— Смело!
— Это наш шанс продержаться до прихода казаков, — устало пояснил Григорич.
Он огляделся.
— Заваливайте дверь!
— Воды! — стонали раненые.
Их осталось всего пятнадцать на ногах, все с легкими ранами. Остальные — с тяжелыми. Шесть человек. Они потеряли больше половины своих товарищей за несколько минут. У самого Ивана Григорьевича горело плечо — неглубокий, но болезненный порез.
Снаружи снова начались удары в дверь. Яростные, злые.
— Заперлись, собаки! — кричали туркмены. — Сожжем!
Иван Григорьевич расхохотался:
— Ступайте к своему хану и спросите: не хочет ли он полетать над Хивой вместе со своей казной и тупыми наемниками-текинцами!
За дверью взвыли в бессильной злобе. Кажется, нашелся кто-то умный, сумевший объяснить, где именно спрятались отчаянные урусы.
Откуда-то потянуло дымом.
«Неужели эти идиоты решили нас выкурить?» — мелькнула у Ступина мысль и пропала. Скорее всего горела их бывшая казарма.
Молодой Егор опустился на колени и начал молиться. Многие последовали его примеру. Хоть они все вынужденно приняли ислам, прошли через обрезание, но слова православных молитв помнили многие.
— Держись, Егорушка, — Иван Григорьевич опустился рядом. — Надо держаться. До прихода наших.
— А придут ли? — усомнился парень, уж больно много сомнения читалось в глазах старого солдата.
— Придут, — твердо сказал Иван Григорьевич.
Павел весело рассмеялся.
— А мы им поможем!
Старый унтер посмотрел на него с недоумением. Неужели он сошел с ума от страха и безнадеги? Но эта улыбка… Он не выглядел безумцем. И тут Ступина осенило. Конечно! Как он мог такое забыть⁈
Глава 17
Единорог — не красивое животное из мира сказок, а огнедышащий громогласный дракон — посылал гранату за гранатой в цитадель Куня-Арк. Ему поддакивал второй. Артиллеристы после нескольких залпов отказались от ядер. Толку от них было немного — несколько сбитых зубцов, разлетающиеся осколки глиняных блоков, затвердевших до состояния камня. Нам явно не хватало калибра, чтобы славно закончить столь успешно начатое дельце. Две десятифунтовые гаубицы — это не двадцатифунтовка, а по- прежнему два десятифунтовые гаубицы. Полковник Карпов остановил свой выбор на картечи и, кажется, неплохо придумал — свинцовые градины барабанили по плоским бастионам квадратной крепости, сметая ее защитников, по внутренним дворам резиденции хана. Мы ждали белого флага, но цитадель не сдавалась. Оттуда раздавались яростные крики, стоны раненых, со стен иногда падали тела, единственная медная пушка на угловом бастионе приказала долго жить… На что надеялись эти смертники?
— К единорогам мы взяли с собой с Дона 960 гранат, 120 ядер и 360 картечных зарядов на все двенадцать орудий. Довезли в целости до Хивы не больше половины. Если я продолжу стрельбу в прежнем темпе, то завтра-послезавтра нам нечем будет стрелять.
Полковник Карпов был категоричен, хотя слегка преувеличивал. Он умел считать, видел эффективность стрельбы своих батарей. Он вгонял атаманов в тоску, как его пушкари — банник в жерло пушки, твердо и беспристрастно.
Платов выругался, Орлов закашлялся. Вечернее солнце палило куда лучше единорогов, все генералы истекали потом и не знали, что делать. Орудийная прислуга, прекратив на время обстрел крепости, поедала глазами генералов, а вернее, активно грела уши.
— Штурм или минная галерея? — тихо спросил походный атаман.
— Уже штурмовали, — с горечью отозвался генерал-майор Бузин с забинтованным лицом.
Его люди попытались нахрапом подобраться к стенам Куня-Арк, он лично повел их в атаку. Но стены внутренней крепости ничем не уступали внешним стенам Хивы, все те же пять саженей, а то и выше. Казаки наскоро разобрали глинобитные крыши близлежащих домов, поддерживаемых балками из крепких карагачей. Сколотили из них тяжелые корявые лестницы, даже умудрились донести до стен и приставить.
— Такое ощущение, что хивинцы собрали сюда все ружья, что есть в ханстве. Такого плотного огня мы отродясь не видали, — посетовал Бузин, лично возглавлявший атаку и получивший рану от рикошета, порвавшего ему щеку.
— Не кори себя, казаче! — посочувствовал ему Платов.
Он обернулся ко мне, в его взгляде читалась надежда. Меня позвали сюда, на позицию батареи из двух единорогов, где собрались все атаманы, выказав особое доверие, чтобы похвалить за Пахлаван-Дарваза и… с мыслью, что я снова что-то придумаю?
— Черехов, чего молчишь? — нетерпеливо буркнул походный атаман.