И у меня все встает. Неожиданно и резко. Тело, кажется, решило жить своей жизнью, несмотря на усталость мозга.
Зара видит это. Ее глаза на секунду расширяются, но тут же снова обретают решимость. Она делает шаг ко мне, ее фигура возвышается надо мной в мягком свете ламп.
— Господин, я все сама, вас ничто не тревожить, — произносит она с милым акцентом будто заученную речь.
Утром мне было… стыдно.
Я ругал себя за то, что поддался зову плоти, что не устоял, что теперь непонятно, как глядеть в глаза Марьяне, казакам…
Когда проснулся, Зары не было. Чистое полотно, заменившее нам постель, хранило запах ее тела. А еще там было красное пятнышко. Совсем маленькое, но тем не менее. Персиянка и правда, оказалась девушкой.
Как мне себя с ней вести? Что ждать от Марьяны? Их циничный, но четкий расчет мне был понятен.
Женщины… Как они ловки в штурме крепостей по имени мужчины! Я не Куня-Арк, я уже выкинул белый флаг.
Но что меня ждет? Ночь с казачкой? С почти ребенком?
О, я был готов лезть на стенку, чтобы все отыграть назад.
Или не готов?
Спрятавшись ото всех в своей каморке, я тянул и тянул время своего появления на свет божий. Чего ждал? Сам не знаю. Быть может, надеялся, что зайдет Марьяна и спокойно скажет, что мне все приснилось? Или иного? Намека на вечер?
Старый ловелас! Последнее танго в Париже по тебе плачет…
Так и просидел почти до обеда в ожидании неизвестно чего. И дождался.
— Петра Черехова срочно вызывают в ставку походного атамана!
Зычный голос во дворе показался спасательным кругом. Прицепил к поясу все нужное железо, одернул на себе чекмень, пропыленный, штопаный, готовый вот-вот по швам расползтись. Вышел во двор решительным шагом с мыслью о том, что нужно найти портного и заказать себе новый кафтан, и я даже знаю, какой фасончик выберу, несмотря на общественное осуждение.
— Петр, ты не поел, — догнал меня голос Марьяны, когда я уже намеревался нырнуть в проем, ведущий в проулок, он же конюшня.
Повернулся. На меня смотрели спокойные глаза, не игривые, без насмешки, без вызова или намека. Глаза матери — вот подходящее определение. Сколько же ей пришлось пережить за последний год? Видимо, немало.
Девушка протянул мне кусок лепешки, из которого соблазнительного пахло жареной бараниной, луком и зеленью. Я забрал этого прародителя шаурмы, Марьяна, не сказав больше ни слова, развернулась и ушла.
Я пожал плечами и пошел к своему скакуну, один вид которого наполнял мое сердце радостью. Не конь, а загляденье — я все-таки добыл себе аргамака с сухой головой на лоснящейся лебединой шее и с изящными, словно точеными ногами. Беспризорных ахалтекинцев по предместью шастало немало — остались после убитых в городе йомутов, вот мне одного и захомутали мои казачки. В переходе через пустыни к Бухаре — а я не сомневался, что мы там рано или поздно окажемся — мне такой конь пригодится.
— Вашбродь, уже оседлал, — радостно приветствовал меня Муса.
— Как глаз, Тахтаров?
— Заживает, — осклабился татарин.
Выглядел он таким довольным, что того гляди скажет: мне с одним глазом целиться сподручнее.
— Едем, сотник! — авансом наградил меня званием ординарец Платова, поторапливая.
Муса радостно свистнул. Обрадовался за мое повышение?
Погнали.
Ехать нам выпало недолго, полчаса неспешной рысью. Штаб Орлова располагался в роскошных пригородных садах, все в той же кибитке, где меня ждал традиционный дым коромыслом. По соседству со ставкой раскинулся большой персидский табор, куда из города сбегались персияне-невольники, которых все называли «догма». Из их числа набирали команды для пробивки сапы, работали бригадным методом, дело спорилось — под прикрытием толстого щита-мантелета галерея достаточно быстро продвигалась к стене цитадели. К бессильной ярости ее защитников, обнаруживших на рассвете, который подарочек им приготовили урусы.
— Саженей шестьдесят за ночь прошли, — поведал мне по дороге словоохотливый ординарец. — Приедем, сразу проходите в кибитку, вас там ждут.
Теряясь в догадках, что от меня потребовалось, я зашел в шатер и застал момент жаркого спора между радостным Платовым и еле стоявшим на ногах Бузиным.
— Почему вы опять первыми⁈ — хрипел раненый и вымотанный до предела генерал-майор, которому вдобавок выпала, наверное, бессонная ночь.