— Пошто моих казаков балуешь, хорунжий? — продолжал нагнетать сотник. — Не жирно им будет по коню получить? Весь лошадиный дуван — в полковую собственность, так повелось. А с прочего — половина Государю, а с остатной половины — две трети казакам.
— Отставить! Приказа по добыче еще по войску не было, никто не мог предвидеть, что у себя дома столкнемся с подобным. Опять же, первый дуван у полка, — одернул его полковник и вперил в меня тяжелый взгляд. — Железо, оружие сдайте, казначей рассчитается, заплатит вам из расчета, как сотник сказал. Теперь по коням. За утерянных казакам положена деньга. Так что те, у кого заводные лошади пропали, пусть забирают себе из пригнанного табуна. Остальных сдать в полк. Все понятно?
— Мы же еще драгунских лошадей привели и казенное оружие, — не сдавался я.
— Учтем при расчете вашей доли. Что позабыли драгуны так далеко в степи?
— Не могу знать, господин полковник. Но все их оружие, коней, снаряжение и обмундирование мы доставили в лагерь, — продолжал я гнуть свою линию, прекрасно зная, что как в армии устроено, и пытаясь выжать из командира по максимуму.
— Бумаги? — продолжал он сверлить меня взглядом.
Я прикусил язык и почувствовал, как тонкая струйка пота стекла по позвоночнику. Письмо на груди показалось горчичником.
— Не было ничего, — с трудом выдавил из себя.
— Караван, караван идет! — послышались громкие крики от секретов на востоке.
— Ужель дождались⁈ — позабыв про меня взволновано воскликнул полковник, подскакивая. — Айда к нему!
Денщики подвели коней, Муса, прилипший ко мне как банный лист и уже возомнивший себя моим денщиком, протянул мне поводья моего жеребца. Мы оседлали лошадей и помчались к приближающемуся каравану. Он состоял из большого отряда верблюдов, двугорбых, мохнатых, выше человека в холке, увешанных тюками. Их сопровождали пешие погонщики, драгуны с карабинами в руках и странная группа пестрых людей в чалмах, державшихся несколькими несмешивающимися друг с другом парами. Впереди отряда ехал кавалерийский офицер в овчинной безрукавке под светло-зеленым мундиром. В своей черной треуголке на фоне экзотического каравана и бескрайней просыпающейся после долгой зимы степи он казался лишним в этом мире, инопланетным. «Пришелец» направил коня нам навстречу.
Предоставив полковнику возможность в одиночестве принять доклад командира драгун, я поехал шагом к привлекшим мое внимание азиатам, чтобы понять, кто такие, отчего держаться врозь, нет ли от них какой опасности. Окликнул одного, второго — все изображали непонимание и переговаривались только между собой. Ухо уловило знакомые гортанные звуки арабской речи от парочки, сидевшей не на конях, а на верблюдах, да так ловко, будто с ними сроднились. Меж двух горбов пристроены попоны с седлами — наездники в недорогих халатах и повязках на головах, лишь отдаленно напоминавших тюрбаны, держались на них уверенно и смотрели на меня как на пустое место, с застывшими как маска лицами. Поздоровался с ними по-арабски, вызвав хоть что-то похожее реакцию.
— Бактрианы, — пояснил Муса. Видимо, подумал, что я спросил у азиатцев о породе верблюдов.
— Кто это такие? — показал ему на сопровождавших караван.
— Толмачи. Или проводники, — пожал плечами Муса. — Вашбродь, это на каковском вы к ним обратились? По-персидски? Вроде, непохоже. Чуток его знаю, вон те, что слева стоят, на нем балакают. Стрекочут: мол, не пройдут урусы по степи.
Я не удостоил его ответом — мой взгляд оказался прикован к одной точке. К красной точке на лбу одинокого мужчины-оборванца, неловко сидевшего на низкорослой татарской лошади. Тилак — так называется такая точка, «третий глаз» для особой прозорливости и чтобы видеть скрытое от других. Такие знаки наносят себе индусы.
Моя рука сама собой коснулась груди — там, где под бешметом пряталось письмо. Я развернул коня и решительно поскакал обратно к полковнику.
Спрыгнул с лошади, выпрямил спину и твердым шагом приблизился к командиру.
— Емельян Никитич, дозвольте обратиться! Мне нужно сообщить вам важные сведения.
(бухарская шашка из собрания Эрмитажа)
Глава 3
«Полковник наш рожден был хватом», — как про нашего командира написано Михаилом Юрьевичем. Все замечает, везде успевает, чуть меня не расколол. Меня! У которого таких полковников перед глазами прошло видимо-невидимо. И все же я решился немного сыграть.
— Емельян Никитич, не по службе, а из чувства долга. В Калмыковской крепости с гарнизонными казачками потолковал, толмачей, с караваном прибывших, поспрашивал. Нельзя нам в степи задерживаться. Отстаем сильно по времени. Уйдет вода, высохнут колодцы — и Хиву не возьмем, и людей погубим.