Впереди, на небольшой возвышенности сидели на лошадях они — два столпа, две глыбы, воплощение казачьей воли и русского духа. Матвей Иванович Платов, его лицо, изрезанное ранними морщинами, казалось высеченным из камня, а глаза, несмотря на возраст, горели острым, проницательным огнем. Рядом с ним — Василий Петрович Орлов, его фигура была чуть менее внушительной, выглядел атаман больным, с серым, уставшим лицом. Они были теми, кто вел нас через бескрайнюю степь, кто принимал решения, от которых зависели тысячи жизней. И сегодня они должны были озвучить важный приказ.
Я чувствовал, как сотня замерла в ожидании. Слышал лишь легкий шелест ветра в траве да негромкое фырканье коней. Каждый из этих казаков, прошедших со мной степь и пустыню, смотрел на меня с немым вопросом, с надеждой, а может, и с легкой завистью. Ведь то, что должно было произойти, было не просто повышением по службе. Это было признанием, знаком особого доверия, который выпадал на долю немногих. Не только меня награждали — всю сотню через меня отмечали, так они себе это видели.
Платов выехал вперед, его голос, низкий и глубокий, разнесся над полем, словно раскат грома, заставив сотню вздрогнуть.
— Петр Черехов! — произнес он, и каждое слово прозвучало весомо, наполненное силой и властью. — Выйди вперед!
Я шагнул, передав поводья Мусе, остановился в нескольких шагах, вытянулся по стойке смирно, глядя прямо в глаза атаману.
— Петр, — продолжил Платов, и в его голосе прозвучали нотки, которые я раньше не слышал — нечто среднее между строгостью и отеческой гордостью. — За верную службу, за храбрость, проявленную в боях, за ум и расторопность, за то, что не посрамил честь казачью… Волей походного атамана, имеющего право на войне присуждать чины и награды, и волей нашей, казачьей, назначаем тебя сотником!
По рядам сотни пронеслись одобрительные возгласы. Я чувствовал, как кровь приливает к лицу, как сердце колотится в груди, словно пойманная птица. Сотник! Это было то, к чему я стремился, то, о чем мечтал. Но Платов не закончил.
— И не просто сотником, — добавил он, и его взгляд стал еще более проницательным, — а начальником Особой сотни при главной армейской квартире! В прямом подчинении мне, генерал-майору Войска Донского, правой руке походного атамана!
Вот это да! Особая сотня! Это означало не только честь, но и огромную ответственность. Это означало, что я официально стану его глазами и ушами в этой сложной, непредсказуемой кампании.
Орлов, до этого молчавший, подъехал к нам, в его руках появились предметы, которые я узнал сразу. Это были символы власти, древние, почитаемые, передаваемые из поколения в поколение, клейноды — атаманская булава и печать Войска Донского.
— Прими, Петр, — произнес он, его голос был чуть мягче, чем у Платова, но не менее властный. — Прими насеку, посох атамана, и целуй! Помни о сей минуте, и да будет она твоей опорой в трудный час, твоим мерилом справедливости.
Я протянул руку и принял булаву-насеку. Древесина, отполированная сотнями рук, была гладкой и теплой. Навершие, украшенное позолоченным серебром, холодно блеснуло в лучах солнца. В весе булавы чувствовалась мудрость предков, тяжесть решений, принятых с ее помощью. Это был не просто посох, а живая история — на нем стояли подписи всех атаманов Войска Донского.
Я поцеловал насеку и вернул ее атаману.
Платов снова заговорил, его голос стал торжественным.
— А теперь, Петр, — сказал он, указывая на знамя Донского войска, что развевалось на ветру на зеленом древке, — на знамени поклянись верно служить дальше.
Я повернулся к стягу. Его белый шелк с серебряной бахромой, выцветший от солнца и ветров, был испещрен следами боев. На нем был выписан двуглавый орел, а на груди щит с изображением всадника — вокруг щита в крупных клеймах написано: «За веру и верность». Я встал на колено, прикоснулся губами к холодному шелку, чувствуя его запах — запах пороха, пота и крови, запах побед и потерь.
Поднялся.
— Клянусь верно служить Государю Императору, Отечеству и Войску Донскому, — произнес я, и слова эти, простые и древние, наполнились для меня новым, глубоким смыслом. — Клянусь не щадить живота своего, защищать казаков своих, нести славу русского оружия до самых дальних пределов! Хранить веру и верность, как заповедано было нам предками!