А пока этот вышедший из добровольного заточения вождь, осунувшийся, с темными кругами под глазами, опять, как и восемь лет назад, предъявляет явно непомерные требования. Нетерпим, раздражителен, своенравен. Пожалуй, стоит указать ему место — не грубо, разумеется, но надо заставить его подчиниться общему мнению. Кончается 1890 год, предстоит традиционная новогодняя встреча, надо обязать его быть на ней — и не в качестве рядового участника, а в качестве устроителя, например, предложить ему уплатить за шампанское для всех (за кофе согласен платить дель Пилар, за сигары — Кунанан). Это самый большой взнос, но ведь Рисаль вождь. Дель Пилару и Кунанану о решении сообщают заранее, к Рисалю обращаться как-то боязно.
Он вообще против излишнего увлечения горячительными напитками. За новогодним столом, не расслышав слов дель Пилара (Рисаль по скромности отказался сесть во главе стола) о том, что «за шампанское платит наш дорогой Рисаль», он начинает сбор «по песете с человека». Вот как дель Пилар описывает происходящее: «Я понимал всю горечь, которую вызвал поступок Рисаля. Сам он ничего не понял, был весел и остроумен, а я все ждал, что вспыхнет ссора. Сбор по песете начался с левой стороны и дошел до середины стола, но дальше никто не захотел платить. Послышались замечания в адрес Рисаля, некоторые очень колкие и саркастические. Рисаль, кажется, не понимал, против кого они направлены. Я встал, подошел к тем, кто сидел справа от меня, и шепотом попросил их не портить братскую встречу. Меня послушались, и до конца встречи выпадов против Рисаля больше не было».
Конечно, дело здесь не в стычке из-за уплаты за шампанское. Расхождения были куда более принципиальны. Но тем, кто недоволен Рисалем, это дает повод поставить под сомнение его лидерство. После банкета Рисалю разъясняют ситуацию, и он понимает, что ему брошен вызов, причем крайне недостойно, по обвинению в скупости. Той же ночью, собрав своих сторонников, Рисаль требует, чтобы колония решила, кто ее вождь. Его надо избрать демократическим путем, тайным голосованием. Несомненно, он сильно задет и хочет ясности. Он готов рискнуть своим положением.
На следующий день Рисаль и его сторонники являются к дель Пилару, прерывают его послеобеденную сиесту, предлагают созвать всю колонию и выбрать вождя, которому подчиняется все существующие организации филиппинцев, в том числе и их печатный орган «Соли». Дель Пилар туманно возражает, говоря, что у филиппинцев и без того достаточно организаций и вождей. Но рисалисты настаивают. С трудом избирается комитет «по выработке процедуры», куда входят Рисаль, Льоренте и полуодетый дель Пилар. Комитет немедленно поручает Рисалю составить процедурные правила. Рисаль тут же набрасывает их и дает прочитать двум другим членам комитета. Дель Пилар принимает правила, не заглядывая в них, но под нажимом Рисаля начинает читать. И тут же возражает против первого пункта, где сказано, что избранный вождь будет определять всю политику филиппинцев и руководить их печатными органами. «Газета, — разъясняет дель Пилар, — подчиняется «Комитету пропаганды» в Маниле, который ее и финансирует».
Это известие просто ошарашивает Рисаля. Надо признать, что он считал «Соли» до известной степени своим органом: он слал менторские наставления редколлегии, указывал, какие материалы публиковать, и его наставления и указания принимались. Выборы вождя, по мнению Рисаля, должны узаконить такое положение. Рисаль и не подозревал, что «Соли» подчиняется манильскому комитету, дель Пилар умело и вовремя выставил этот аргумент. Но отступить сейчас — значит «потерять лицо», чего Рисаль допустить не может. Он говорит, что сам будет голосовать за дель Пилара, и, следовательно, возражения последнего — пустая риторика: ведь когда его изберут, все останется по-прежнему.
Начинается обычная эмигрантская свара: филиппинцы в Мадриде делятся на пиларистов и рисалистов. Каждый день возникают новые комбинации: кто-то переходит из пиларистов в рисалисты, кто-то — наоборот (именно в эти дни Рисаль бросает свою горькую фразу: «Где соберутся два филиппинца, там никакое соглашение невозможно»). Голосуют по нескольку раз в день, и никто из кандидатов — ни Рисаль, ни дель Пилар — не может собрать требуемых двух третей голосов. Тогда многие пиларисты уступают и переходят к рисалистам: они понимают, что авторитета у Рисаля побольше и в Маниле не простят поражения последнего. При шестом голосовании Рисаль наконец-то получает квалифицированное большинство. Но он прекрасно сознает, какой дорогой ценой досталась ему победа: победить при шестом голосовании не так уж почетно. Этого он явно не ожидал.
Как бы то ни было, вождь наконец-то избран. Назначается день принесения присяги. Первым берет слово Рисаль. И начинает с того, что отказывается от полученного с таким трудом поста. Он горько упрекает дель Пилара за то, что тот не снял свою кандидатуру с самого начала и тем выставил Рисаля на позор. Достается и другим пиларистам. Ведь они выбрали его не ради его заслуг, а только для того, чтобы не смущать комитет в Маниле. Его честь, продолжает он, требовала, чтобы он добивался поста вождя, но та же честь не позволяет оставаться на этом посту. Рисаль вежливо откланивается и покидает ошеломленное собрание. Он отправляется на вокзал, берет билет и первым же поездом уезжает в Биарриц к Бустедам.
Несомненно, тут надо учесть душевное состояние Рисаля. Он тяжело переживает несчастье семьи, только недавно пришло сообщение о замужестве Леонор, отношение к нему эмигрантов он воспринимает как предательство. Он слишком требователен, это мешает ему быть хорошим политиком.
Вся его деятельность — в его собственной формулировке — направлена на обретение филиппинцами достоинства (в рамках испанского мира, как продолжает настаивать дель Пилар; вне его, как по-новому ставит задачу Рисаль). Но борьба за «обретение достоинства» есть политическая борьба (против монашества, как полагает дель Пилар; против всего колониального режима, как теперь утверждает Рисаль). А политическая борьба требует особых качеств. Тут мало видеть цель, надо обладать способностью неуклонно идти к этой цели. Рисаль определяет цель глубже и вернее, чем дель Пилар, но этот последний обладает большими способностями к политической борьбе. Вовлеченность в политику всегда порождается сердцем, но делаться она должна головой, на основе трезвого расчета. Политическому лидеру мало благих намерений, он обязан учесть все: и силы противника, и человеческие качества тех, кто идет за ним, их сильные и слабые стороны. Он обязан заранее учесть все возможные последствия своих действий. У всякого политика есть последователи, «человеческий аппарат». Политик обязан учесть его запросы, иначе аппарат сбросит данного политика и найдет другого либо просто распадется. Плохой политик может либо оторваться от этого аппарата, погрузившись в сферу прекрасных идей, либо, напротив, стать слишком зависимым от него, потеряв из виду цель. И то и другое означает поражение политика. С Рисалем, как представляется, происходит первое.
Он слишком художник, слишком пророк; он блестяще формулирует цели, ставит задачи и в то же время чрезмерно сурово обрушивается на тех, кто не видит этих целей так же ясно, как он сам. Вера в свой пророческий дар мешает ему снизойти до слабостей соотечественников. Собственно, пророку это и ни к чему, его удел — быть непонятым, одиноким. Поэты редко бывают хорошими политиками, но все же бывают. Но тогда им приходится четко разграничивать две сферы деятельности: поэтическую и практическую — политическую. Это удалось Гете, который был не только великим поэтом, но и недурным — по тем временам — министром в Веймаре и однажды сказал, что если бы в своем «министерском качестве» действовал как поэт, то принес бы немало бед. Рисалю же не совсем удается сочетать в себе поэта и политика. Поэт-пророк, он громит своих соотечественников «за грехи». Те сознают (или не сознают) правоту обвинений, но на такой основе последователей не удержишь. Рисаль это чувствует и потому решает уйти сам. Это не умаляет его величия: ведь его идеи вдохновили первую в Азии национально-освободительную революцию, но объясняет его личную трагедию как вождя филиппинцев.