— А наёмники?
— Какие наёмники? — удивился Евгений, будто я спросил о призраках.
Я резко отмахнулся, не в силах объяснить. Значит, разбежались. Или их уже нет.
— А вот дом горит, — тяжело вздохнул Осип, и в его голосе прозвучало что-то, от чего у меня сжалось сердце.
Я закрыл глаза. Горячая волна ярости поднялась из глубины. Опять! Опять мы лишились дома!
— Ладно, — прошептал я, открывая глаза. Голос звучал хрипло. — Разберёмся. Сначала семья. Потом производство. Потом…
Я не договорил. Но все поняли.
Молча подошёл к двери убежища, сжал кулак и ударил в массивную кованую поверхность — три быстрых, два медленных. Звук разнёсся эхом по каменным стенам, словно сигнал «выходите».
Дверь открылась. Первой показалась Тася, она была бледная, с заплаканными глазами, но, увидев меня, лицо озарилось радостью.
— Кирилл!
Следом вышла мама. Она лишь молча кивнула нашим вассалам.
Я обнял обеих, чувствуя, как мамины руки впились в мою спину, будто боясь, что я опять оставлю их.
— Всё хорошо, — прошептал я ей в волосы. — Всё кончено. Выходим.
Когда мы выбрались на улицу, первое, что бросилось в глаза, это дым. Чёрный, едкий, поднимающийся к небу.
Дом.
Наш дом.
Каменные стены ещё стояли, но внутри бушевал огонь. Деревянные перекрытия трещали, как кости под ножом мясника, а из окон вырывались языки пламени, лизавшие почерневшие рамы.
— Боже… — прошептала мама, и в её голосе было столько боли, что я не выдержал и сжал её руку.
В этот момент что-то изменилось.
Воздух наполнился влагой, тяжёлой, как предгрозовой туман. Я стал озираться и увидел недалеко от парадной лестницы дома высокую фигуру в мундире с широкой бородой-лопатой. Это был ректор академии Анатолий Степанович Киров. Он поднял руки вверх, от них к небу тянулись тонкие синие нити, мерцающие в темноте.
Дом зашипел.
Вода хлынула со всех сторон, её потоки не просто охлаждали огонь — они создавали гидравлический пресс, вытесняя кислород и сжимая пламя, пока оно не задыхалось в этой влажной ловушке. Камни трещали, пар поднимался клубами, смешиваясь с дымом, и на секунду весь дом исчез в белой пелене.
А когда пар рассеялся…
Дом стоял. Но теперь это была чёрная мокрая глыба. Окна — пустые глазницы, стены покрыты сажей и трещинами. Потом с глухим стоном одна из стен осела, превратившись в груду обломков.
Мама ахнула, прикрыв рот рукой. Тася прижалась к ней.
— Ничего, — сказал я тихо, но так, чтобы обе услышали. Голос не дрогнул, хотя внутри всё горело. — Я построю новый. Лучше прежнего.
Мама посмотрела на меня, в глазах были слёзы, но она улыбалась.
— С садом?
— Конечно, — я кивнул. — Большим. С теми розами, что ты любишь. И фонтаном.
— А мне можно беседку? — встряла Тася, цепляясь за мою руку.
— Можно всё, — я потрепал её по голове. — Всё, что захотите.
Но даже сквозь это тепло, сквозь улыбки мамы и Таси я видел тень. Ту самую, что стояла у входа в господский дом: высокую, неподвижную, как каменный истукан.
Киров.
Я медленно отпустил Тасю, кивнул слугам, чтобы те оставались с мамой и сестрой, и махнул рукой друзьям.
— Пойдёмте.
Амат тут же перехватил мой взгляд и без слов пошёл следом. Митя лениво засунул пистоли за пояс, а Сергей и Лиза шли плечом к плечу, готовые ко всему.
Ректор стоял у развалин кареты и рассматривал обломки. Понятное дело, что Иван Краснов уже скрылся, наверное, убежал, когда я бросился на помощь родным. Ну ничего, я его ещё достану.
Я подошёл, лицо Кирова оставалось холодным, но в глазах читалось что-то новое. Неуверенность?
— Анатолий Степанович, — я остановился в шаге от мужчины, скрестив руки. — Что вы тут делаете? Разве это по уставу? Разве вы не должны служить империи, а не бродить по разгромленным усадьбам?
Его брови дёрнулись.
— Пестов, вы забываетесь.
— О нет! — усмехнулся в ответ. — Я прекрасно помню наш последний разговор. «Вы курсант. Ваше дело — служить империи. Личные дела подождут».
Киров стиснул челюсть.
— Вы бросили академию.
— А вы бросили бы семью? — я наклонился чуть ближе. — Или, может, вам всё равно, что творится за стенами вашей священной службы?
Тишина.
Амат замер. Митя едва сдерживал смешок. Сергей смотрел на Кирова с холодным любопытством, а Лиза… Лиза просто улыбалась, будто наблюдала за особенно удачным спектаклем.
Ректор на секунду закрыл глаза, будто собираясь с мыслями, а потом…
— Вы правы.