Она явно боялась того, что должно произойти.
А Варвара… Варвара сидела, опустив глаза, словно сжавшись внутри.
Потап привёл её сюда, объявив, что «Кирилл разрешил поесть с семьёй», но в этом разрешении чувствовался такой холод, что даже воздух в комнате стал плотнее.
Она знала, что это не примирение. Это испытание.
— Варя… — наконец не выдержала мать, её голос дрогнул, но тут же окреп. — Что… что случилось?
Тасю передёрнуло. Она знала, что мать уже всё слышала про тела, вывезенные из особняка, и про десятки убитых, и про гусара, которого любила старшая сестра.
Но женщина не решалась спросить дочь напрямую.
— Мама… — начала Тася, но тут же замолчала, не зная, как сказать то, что все понимали без слов.
Варя молчала.
Долгие секунды — ни слова. Только тиканье часов на стене.
— Ты хотела убить его? — слова матери прозвучали тихо, но с такой силой, будто в них вложили всю тяжесть камня. — Кирилла?
Тишина. Ещё одна пауза.
— Ответь! — женщина ударила ладонью по столу, но тут же сжала кулак, словно вспомнив, что истерики недостойны её положения.
Это был удар не ярости, а обречённости.
— Я не хотела… — Варя наконец подняла глаза. — Я хотела, чтобы всё стало по-другому. Как раньше. Как при отце.
— По-другому⁈ — мать задохнулась от ярости. — Ты привела на бал убийц! Ты…
Она не договорила, закрыв глаза, будто собираясь с мыслями.
— А что он тебе сказал? — не выдержала Тася, глядя на сестру. — Кирилл.
Варя усмехнулась.
— Завтра уезжаю в «Яковлевку». На три года, — она говорила ровно, но в голосе дрожала глубокая, почти физическая ненависть. — Ссылка. А дальше… «посмотрим». Частичное изгнание из рода.
— Что?.. — Тасю словно ударили.
Глаза расширились, лицо побледнело. Она не могла поверить.
— Да, сестрёнка, — Варя оскалилась. — Радуйся. Теперь всё наше «наследие» достанется тебе.
Мать резко встала.
— Ты дура, если не поняла главного, — голос женщины звучал холодно, словно каждый слог был клинком. — Кирилл не просто сохранил наследие отца и дедов. Он его приумножил. И продолжает делать это, несмотря ни на что. А ты…
Она подошла к Варе. Близко. Почти вплотную.
— Похоже, тебе действительно нужно было… — мать вдруг запнулась, но все за столом и так поняли, что она имела в виду. — Но знаешь, что? Тебе повезло. Другой на месте Кирилла не оставил бы тебе ни единого шанса.
Варвара вскочила.
Лицо её пылало, плечи вздрагивали от сдерживаемой злобы.
— Как ты можешь… Ты же мама…
— Не упусти этот шанс, дурочка, — перебила её женщина. — Иначе в следующий раз Кирилл его не даст.
Варя резко развернулась и вышла, громко хлопнув дверью.
Звук эхом отразился в стенах дома и остался висеть в воздухе.
В столовой воцарилась тишина.
Тяжёлая, плотная, как туман над болотами.
— Мама… — наконец прошептала Тася, словно не веря в происходящее.
— Я горжусь им, — тихо сказала мать, глядя в окно. — Ты слышишь, Тасенька? Я горжусь своим сыном.
Тася кивнула, но ничего не ответила.
Она вскочила и крепко обняла маму, так, что у той заныли рёбра.
— Я тоже им горжусь… — еле слышно прошептала младшая дочь.
Глава 5
Поездка превратилась в настоящее испытание.
Наш небольшой экспедиционный отряд — я, инженер Ефим Черепанов, архитектор Сергей Бадаев и путеукладчик Роман Лунев — напоминал странный коктейль из представителей разных слоёв общества. Особенно выделялся Лунев.
Роман, выросший среди чернорабочих, первое время был похож на загнанного зверя.
Его загрубевшие от физического труда руки нервно теребили край чертежа, а взгляд упорно избегал встречи с нашими глазами. Когда к работнику обращались, он вздрагивал как школьник, вызванный к доске.
Роман был не просто осторожен, он боялся показаться лишним. Но Черепанов оказался мастером разжигать интерес в подобных людях.
Уже к концу первого дня я наблюдал удивительную метаморфозу, так как шутки про «инженеров-землекопов» и дружеские подколы растопили лёд.
Когда Ефим, смеясь, хлопнул Романа по плечу со словами:
— Ну что, коллега, покажешь нам, где грунт не подведёт?
Я увидел, как у Лунева загорелись глаза.
Работяга начал понимать, что здесь его мнение важно.
Бадаев держался строже, но профессиональные вопросы, адресованные Луневу, звучали уважительно:
— Роман Прокофьевич, а как вы оцениваете несущую способность этого участка?
Это «Прокофьевич» сделало своё дело: путеукладчик расправил плечи.