Доклады были мрачными.
Волынский и Долгорукий говорили о ходе зачистки Балтийска и его окрестностей, о потерях, о героизме солдат.
Но когда слово взял один из штатских, сухощавый мужчина в очках, академик Петровский, картина стала совсем безрадостной.
— Таким образом, Ваше Императорское Величество, — голос был монотонен, как стук метронома, но каждое слово било точно в цель, — даже при полной зачистке города в ближайшие дни, удержать всю колонию «Новоархангельск» невозможно.
По вагону прокатилось волнение, шепотки, но Петровский словно не замечал их и сухо продолжал:
— Интенсивность и частота прорывов тварей через границы нашего мира остаются критически высокими. Статистика за последние полгода неумолима. Наша математическая модель показывает: очищенная территория неизбежно будет подвергаться повторным инвазиям.
Заметив некоторое непонимание, он пояснил:
— В смысле новым проникновениям паразитов на очищенную территорию. Скорость реинвазии превышает наши текущие возможности по контролю и уничтожению. Проще говоря, — он снял очки, протёр их, — мы вычищаем одну яму, пока в другой уже набирается критическая масса тварей, которая вскоре хлынет сюда снова. Это война на истощение, которую мы проигрываем по определению.
— И никаких благоприятных прогнозов? — сухо уточнил Император.
— Сдерживать — возможно. Решить вопрос раз и навсегда, точно нет.
В вагоне повисло тяжёлое молчание.
Адмиралы переглядывались.
Губернаторы ещё действующих колоний в четвёртом и пятом кольце побледнели.
Оксаков злорадно ухмыльнулся в мою сторону.
Генерал Волынский попытался возразить:
— Но, Ваше Величество, если усилить гарнизоны на ключевых направлениях, построить дополнительные форты…
Император Михаил поднял руку. Жест был спокойным, но не допускающим возражений.
— Генерал, я понимаю ваше рвение. Но ресурсы империи не безграничны. Мы не можем держать здесь армию, равную по численности войскам на западном фронте «большой земли», где угроза ничуть не меньше. Каждый прорыв здесь ослабляет другие рубежи.
Романов оглядел присутствующих, а затем повернулся к Петровскому:
— Ваш прогноз, академик? В случае оставления гарнизона размером, скажем, в две дивизии?
— Максимум три-четыре месяца, Ваше Величество, — ответил учёный без колебаний. — До следующей крупной волны прорыва. После чего потери станут невосполнимыми, а удержание бессмысленным. Мы лишь отсрочим неизбежное и погубим лучших солдат.
Император медленно оглядел собравшихся. Его взгляд был тяжёлым.
— Тогда решение очевидно, господа. Эвакуация.
Зал словно омертвел, слушая приговор для колонии.
— Подготовьте списки всего ценного оборудования, архивов, специалистов и гражданского населения, все должны успеть уйти в этот раз, а не как в прошлой эвакуации. Флот обеспечит прикрытие и транспортировку. Мы оставляем Балтийск и все миры, в которые через него проходили, а как только эвакуация закончится, покинем колонию «Новоархангельск».
Тишина взорвалась ропотом. Губернаторы вскочили с мест, адмиралы заговорили разом:
— Ваше Величество! Но порт! Верфи!..
— Люди, их хозяйства!..
— Мы можем держаться автономно! Мы же держались полгода! Запасы…
— Это стратегический плацдарм!
Император поднял руку. В вагоне мгновенно стихло.
— Стратегический? — его тихий и холодный голос резал как лезвие. — Плацдарм, который мы не можем удержать? Кладбище для лучших полков империи? Нет, господа. Моя задача — сохранить жизни подданных и силы империи. Не могу я жертвовать дивизиями здесь, когда в любой момент прорвут где-нибудь у Смоленска или под Севастополем! Мы уходим. Подготовка к эвакуации начинается немедленно.
Отчаяние и бессильная злоба читались на лицах моряков и колониальных чиновников.
Их мир рушился.
И тут я встал.
Просто встал.
Стол был длинным, а я сидел почти в самом конце.
Сначала меня не заметили. Но в меня упёрся ледяной взгляд одного из гусар-телохранителей. Потом взглянул Император. За ним — Дмитрий, Волынский, Долгорукий… По вагону прокатилась волна внимания, смешанного с удивлением, раздражением. И… надеждой?
— Граф Пестов? — Император произнёс мой новый титул без тени иронии. — Вы хотели что-то добавить? Или просто решили размяться?
В вагоне послышались нервные смешки.