— Ты знаешь то, чего не знал даже мой отец. Говоришь терминами, которых нет ни в одном трактате, — мои глаза упали на шрам, пересекающий его бровь. — И эта отметина. Ты оставил её нарочно, да? Чтобы не забыть, кто ты есть на самом деле.
Амат замер.
— Ты попаданец! — прямо сказал я.
Он отпрянул как от удара.
— Что? Нет! — выпалил на одном дыхании Жимин.
— Лжёшь. Ты не должен знать этого слова, но знаешь его значение, вот и испугался, — я встал вплотную к нему. — Кто ты?
Тень пробежала по лицу Амата. Он закрыл единственный глаз, словно собираясь с мыслями, а когда открыл его, в зрачке снова горел холодный огонь.
— Я Влансендур Великолепный. Я умер в возрасте трёхсот лет, — его голос звучал теперь глубже, с непривычными интонациями. — Мой магический мир погиб из-за этого вещества. Мы его называли антимагическим веществом или пеплом богов.
Почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
— Докажи, — вырвалось у меня.
— А тебе не кажется, что я слишком мудр для громилы восемнадцати лет?
— Это ничего не доказывает.
— В твоём роду наверняка есть легенда о славном предке, который был настолько могущественен, что мог заставить материки сдвинуться воедино, — сосед наклонился вперёд, насколько позволял камень. — А потом что с ним случилось? Он потерял дар?
Я ощутил, как похолодели кончики пальцев. Эта история о Земляном Олеге была записана в родовом журнале, который никогда не читал никто посторонний. Он был самым могущественным магом земли в империи, но стоило ему только найти шахту с антимагической рудой, доставшуюся после изгнания Императору, как Олег потерял магию, сила оставила его.
— Ты не можешь знать этого…
— Могу. Потому что я видел, как это начиналось, — с ледяной убеждённостью в голосе сказал Амат. — Сначала артефакты. Потом броня для солдат. А потом…
Он замолчал. По его лицу впервые пробежала тень настоящего страха.
— Потом магия умерла. А вместе с ней весь магический мир.
Я поднял чашку ко рту, но рука слегка дрожала, и чай чуть не вылился из переполненного сосуда.
Прогресс или гибель?
Губы сами сложились в горькую усмешку.
Как знаком этот спор.
Вспомнились истории из учебников моего мира.
Луддиты — участники стихийных протестов первой четверти девятнадцатого века против внедрения машин в ходе промышленной революции в Англии. Они ломали станки, крича, что машины отнимут хлеб! А теперь? Без этих машин половина человечества умерла бы с голоду.
Первый ядерный реактор. Учёные в сороковые годы всерьёз боялись, что цепная реакция подожжёт атмосферу. Но рискнули и получили энергию на века.
Железные дороги. Врачи девятнадцатого века клялись, что скорость вызовет у пассажиров контузию мозга. Но потом поезда стали носиться с немыслимыми скоростями, перевозя миллионы пассажиров, а люди в них спят, едят, смеются.
Эфирный наркоз. Церковь клеймила первых хирургов, что они экспериментируют над душой! А теперь? Операция без анестезии это варварство из средневековых хроник.
Вздохнул, глядя на Амата.
— Каждый научный прорыв начинался со страха. С криков, что мир рухнет. Но если бы человечество остановилось перед каждым «а вдруг?»… — я поставил чашку на стол и сел. — Мы бы до сих пор грелись у костров в пещерах, дрожа от страха перед молнией.
Долгая минута молчания.
Я посмотрел на свои ладони.
Прогресс не остановить, его можно только направить.
Так что же теперь?
Бежать от антимагии, как луддиты от станков? Или… попробовать укротить её, как атом?
Прогресс или гибель? В голове вновь пронёсся этот страшный вопрос.
Мысли путались.
А если этот раз — исключение?
С одной стороны, все великие открытия встречали сопротивление.
С другой — что если антимагия действительно окажется тем редким случаем, когда страх оправдан?
Что если она действительно уничтожит магию — основу этого мира?
Но как проверить?
Слепо положиться на слова незнакомца?
Или рискнуть, как рисковали все великие учёные?
Мой взгляд упал на микроскоп, лежащий разобранным на столе. Отец верил в это исследование, но он не знал того, что знает Влансендур.
Амат наблюдал за мной, его единственный глаз сверлил насквозь, словно пытаясь прочитать мысли.
— Ты думаешь, что я похож на тех фанатиков, которые сжигали первых алхимиков за дьявольские зелья? — спросил я наконец.
— Нет. Ты хуже, — печально сказал он. — Ты умён, а значит, найдёшь способ оправдать любые свои действия. Даже зная, к чему они приведут.