— Молодой барин… — начал он, но я перебил его.
— Молчи! Ты думал, что сможешь сбежать⁈ Что никто не узнает, как ты предал меня?
Он попытался встать, но я пнул его ногой, и мужик свалился обратно на скамью. Его сообщники замерли. Первый явно сидел осоловевший от выпитого и лишь идиотски улыбался, а вскоре так вообще завалился на лавку. Второй потянулся к деревянной кадушке, наверное, решил запустить её в меня.
— А ну не трожь! — рявкнул я.
Он сразу же отдёрнул руку.
— На что вы надеялись, дураки? Думали, что я не найду вас?
Садовник снова попытался подняться. Он рванул вперёд, наклонив голову, словно баран, готовый боднуть, но я успел отскочить в сторону. Потеряв равновесие, он начал падать, но я не собирался давать ему ещё один шанс. Схватив деревянное ведро, оказавшееся под рукой, я со всей силы ударил. Ведро с громким треском разлетелось на щепки, едва коснувшись головы предателя. Соперник рухнул на пол, обмякший и безвольный.
Если бы предатели не были настолько пьяны, то навряд ли я бы справился даже с одним. Это были сильные мужики, а я в теле хилого задохлика. Похоже, впредь надо быть осторожнее.
— Ваша милость, но вы же живы, — заикаясь, сказал самый трезвый. Он один сидел на лавке, слегка покачиваясь.
— Кто вас нанял?
В ответ тишина.
— Остаков или Скрабель⁈
Когда сказал вторую фамилию, у вменяемого поджигателя дёрнулся правый глаз.
— Значит, заказчик Скрабель… — я не успел договорить.
В меня всё-таки полетела кадушка с водой.
Успел присесть, и деревянная ёмкость пронеслась прямо над головой, обдав меня водой, смешанной с какими-то травами.
— Ах, вы хотели париться! Так я вам сейчас поддам парку.
Достал из кармана флакон с тем самым веществом, которое они использовали для поджога. Оно с избытком осталось в сарае садовника — две канистры я легко отыскал.
Кинул стеклянный пузырёк на раскалённые камни. Тут же повалил густой едкий дым.
Я вышел из парной и сразу прислонился спиной к двери.
Пара безуспешных попыток открыть дверь, сильный кашель, ещё минута — и всё прекратилось.
Постоял ещё десять секунд и спокойно вышел из бани. Ко мне подбежал Потап.
— Ваше благородие, может, всё же не стоило одному идти. Вы бы сказали, мы с мужиками за вас, — слуга поднял кулак и несколько раз им махнул.
— Это был мой суд. Я был и судьёй, и палачом, — ответил я Потапу. — Поехали домой.
— Пойдёмте, пойдёмте, — залепетал он.
Когда мы отошли на двести метров, баня ярко вспыхнула, освещая округу языками пламени.
Утро выдалось тихим и безмятежным. Эту ночь мы провели в гостевом доме, и, к счастью, он был достаточно просторным, комнат хватило на всех. Так что я не слишком беспокоился, что мог кого-то разбудить, когда возвращался домой. Судя по всему, после вчерашних утренних событий все спали крепким сном.
Утром сидели с мамой и сёстрами в садовой беседке.
Мы завтракали.
На столе стоял чайник с ароматным чаем, свежий хлеб и масло. Я съел большую порцию омлета с зеленью и кусок копчёной ветчины. Сейчас с удовольствием пил чай с малиновым вареньем. Этот был вкус из детства. Тогда мама заваривала чай со слоном на пачке, а я опускал в него ложку с густым, ароматным лакомством.
Это же точно было? Или у меня наваждение?
— Как спалось? — спросила женщина, глядя на меня.
— Хорошо, — ответил я, хотя знал, что мама задаёт этот вопрос не просто так.
Она слегка наклонила голову, взгляд стал более пристальным.
— Я слышала, что ночью недалеко от Новгородска случился пожар, — сказала мама. Её голос был тихим, но каждое слово звучало чётко.
Я поднял глаза и встретился с ней взглядом. Она знала. Конечно, знала. В её глазах читалась не только осведомлённость, но и гордость.
— Что там сгорело? — поинтересовался я.
— Баня с нашими слугами, — чеканя каждое слово, произнесла она.
— Да, — ответил я просто. — Там были те, кто предал наш род.
Она кивнула, не выражая ни удивления, ни осуждения.
— Для аристократа главное — авторитет, — сказала она, отхлебнув чай. — Если теряешь его, теряешь всё.
— Согласен, — кивнул я. — Отец преподал мне эту науку сполна.
Мать улыбнулась, и в её глазах мелькнуло что-то тёплое.
— Он был бы горд тобой, — сказала она.
Я почувствовал, как в груди разливается странное чувство — смесь облегчения и гордости. Но вместе с ним пришло и осознание ответственности. Теперь я был главой семьи. И мне предстояло сделать всё, чтобы защитить её.