— Мама, что ты им чай наливаешь? — резко сказал молодой ненец, которого я окрестил «охотником»: поверх малицы у него была накинута маскировочная сетка. — Чай они у себя в Москве попьют!
«Ну все! — подумал я с горечью. — Вот и закончилось наше этнографическое исследование…»
А молодой ненец тем временем продолжал:
— Что они, чая не пробовали? Дай им лучше крови!
Пожилая хозяйка оживилась, словно все время только и ждала этой просьбы, и сняла с жерди чума сомнительной чистоты мешок, в котором что-то плескалось. Вскоре она подала мне большую деревянную чашку, до краев наполненную густой жидкостью темно-бордового цвета. Я взял посудину, глупо улыбнулся и тут заметил, что все обитатели чума внимательно смотрят на меня. Женщины бросили шитье, мужчины прекратили разговоры, все словно замерли в ожидании: что теперь будет делать русский? Я вздохнул, еще раз улыбнулся и начал большими глотками пить теплую густую кровь. Она была явно закисшей, солоноватой на вкус, и меня передернуло от резкого привкуса железа — будто взялся зубами за лезвие ножа. Выпив половину чаши, я вновь улыбнулся:
— Спасибо! Очень вкусно! Никогда такого не пробовал! Ну, половину я другу оставил, он тоже кровь попробовать хочет! — с этими словами я протянул чашу Горну. Горн посмотрел на меня как на врага народа, и я прочел в его глазах: «Ты что, сам не мог допить эту гадость?» Но товарищ не подвел меня — взяв чашу, он выдохнул и допил кровь до дна.
— Спасибо! — выдавил из себя Горн. — Очень необычный вкус!
После того как чаша опустела, все в чуме оживились, стали говорить, показывая на нас. А пожилой оленевод, сидевший напротив, неожиданно поднялся, подошел к входному пологу чума и выглянул наружу.
— Ночью мороз будет! — веско сказал он, запахивая вход в жилище и внимательно глядя на нас с Горном. — Куда сейчас идти собрался? Оставайся у меня. У Анатолия тесно здесь, гости приехали. В моем чуме спать будешь. Выспишься, отдохнешь, тогда и пойдешь! Меня Гаврила зовут, мой чум крайний!
В чуме Гаврилы
Мы поблагодарили хозяев и вслед за Гаврилой вышли наружу. Солнце садилось, облака над далеким Полуем переливались, как перья какой-то волшебной птицы. От деревьев протянулись длинные синие тени, заметно похолодало. Собрав свои вещи, мы перенесли их к чуму, разместившемуся у опушки леса. У чума стояли старенький «буран», бочки с горючим, в деревянном ящике стрекотал японский генератор «Хонда», провода от которого тянулись к жилищу.
— Заходите, заходите! — сказал нам Гаврила, распахивая полог. — Сейчас чай пить будем!
— Гаврила, простите, — замялся Горн, — а где у вас туалет?
Ненец едва заметно усмехнулся и спокойно произнес, показывая рукой в сторону леса:
— Видишь во-он ту дальнюю лиственницу?
— Вижу, вижу! — нетерпеливо сказал Горн, переступая с ноги на ногу.
— А во-он ту дальнюю лиственницу видишь? — продолжал Гаврила, показывая рукой на другой конец леса.
— Вижу, вижу! — уже подпрыгивая на месте, ответил Горн.
— Так вот, от той лиственницы до этой можешь все уделать! — улыбнулся Гаврила. Я засмеялся, а Горн побежал в указанном направлении.
Мы с хозяином зашли внутрь чума. Он был большой, еще больше того, где мы пробовали кровь. Подвешенная к одной из жердей, мигая, горела лампочка, освещая жилище. На шкурах сидела пожилая женщина и шила богато украшенную шубу. Напротив входа парень с девушкой настраивали маленький телевизор.
— Это Мария, моя жена, — представил хозяйку Гаврила. — А это дети, Сережа и Оля.
Ребята обернулись, с интересом разглядывая меня.
— Ну, садись, чай пить будем! — Гаврила опустился на шкуры, я сел рядом с ним. Мария оставила шитье и стала накрывать на стол. Вернулся Горн, и мы с любопытством наблюдали за приготовлениями к ужину. На столе появились блюдо с сырым мясом, мороженая рыба, чаша с кровью. Гаврила дал нам с Горном по ножу и показал, как правильно есть сырое мясо.
— Вот так, кусаешь и ножом вверх — раз! — хозяин отрезал полоску мяса и стал не спеша жевать. — Но еще вкуснее, если мясо в кровь макать. Попробуй!