– Черныш, ты влюбился, да? – Куродо хотел промолчать в ответ на вечные ее упреки, но девица сказала: – Хитрый ты.
– А что такого хитрого я сделал?
– Хитрый, хитрый. Взял и влюбился без спросу. А мне вон приходится подмазываться к нелюбимому мужику.
– Так ушла бы от него.
Девица вдруг швырнула в него пудрой.
– Перестань. Ты, может, еще накрасить меня вздумаешь?
В ответ девица распалилась еще больше и стала осыпать его словами, полными ненависти:
– Знаешь, что мне приходится терпеть ради нормальной жизни? А у тебя нет никакого права говорить мне такое… Порхаешь стрекозой, песенки свои распеваешь. Я тебе и комнату дала, и велосипед, думала, прогонишь мои печали. А ты вон как платишь за добро? Ну, говори, в кого ты там влюбился, кто она и откуда? Смотря кто, могу ведь и не простить…
Куродо назвал ее имя. На мгновенье девица потеряла дар речи, а потом рассмеялась:
– Влюбился в Таэко Мацубару? Все-таки у тебя с головой не все в порядке. – Она решила, что Куродо шутит.
9.7
Если проехать от дома улыбок на велосипеде минут пять или шесть, то внезапно перед тобой открывается необозримое пространство – ты выезжаешь к широкой реке. Таэко очень любила гулять по насыпи вдоль аллеи сакур. Здесь она могла вдали от посторонних глаз любоваться цветами. Обычно Аса сопровождала ее в прогулках, но в тот день Куродо шел первым, прокладывая путь Таэко, которая следовала за ним под зонтиком от солнца. Рыбаки сидели к ним спиной, и никто не смотрел на них с любопытством, но вообще Куродо пугало людское внимание. Он думал: вот они идут рядом по насыпи, и что можно подумать об их отношениях? Самое очевидное – это гуляет старшая сестра с младшим братом. Но у мужчины и женщины, которые пришли на насыпь полюбоваться молодой сакурой, скорее всего, более глубокие отношения. Разве обычно так старшая сестра гуляет с братом?
Куродо неторопливо обернулся и спросил у Таэко:
– Можно, я возьму тебя за руку? Здесь так много камней.
Мужчина и женщина, пришедшие на насыпь, должны идти держась за руки, – был уверен Куродо. Она улыбнулась, глядя на него немного исподлобья, и молча протянула ему руку. Ее ладонь была холодной и гладкой, как мрамор, она будто магнитом притягивалась к ладони Куродо.
– Большая рука. Этими длинными пальцами ты играешь свою музыку, да?
Сердце Куродо забилось сильнее. Он встревожился: вдруг его пульс через ладонь передается Таэко? Из-за того что они взялись за руки, молчание стало невыносимым. Наверное, догадавшись о смущении Куродо, Таэко неожиданно сказала:
– Ты свободный. У тебя будто крылья на ногах.
Она ужасно завидовала легкости, с какой Куродо разъезжал повсюду на своем велосипеде.
– Черныш, а куда бы ты хотел поехать?
Куродо немного задумался и ответил, что хотел бы поехать в Америку. Он объяснил, что его отец родился в Нагасаки, в три года пересек Тихий океан, поездил по Америке и опять вернулся в Японию, потерял в Харбине первую жену, потом вынужден был жить в лагерях для интернированных, а после войны не захотел возвращаться в Америку. Но ему, Куродо, казалось, что он от этого что-то теряет. К тому же мать, воспитавшая его, была еврейкой, и ее мечта перебраться в Америку так и не осуществилась, поэтому он хотел бы вместо матери исполнить ее мечту и найти ее дядю.
Куродо спросил Таэко, а куда она хотела бы поехать. Она прошептала:
– В Рим, – и громко рассмеялась.
– Я закрываю глаза, представляю себе, что я в Риме, открываю глаза – и все, что вокруг, тоже становится Римом. Вот, например, тот лысый, что гуляет с собакой. Это Муссолини.
Сказав это, Куродо застеснялся, высвободил вспотевшую ладонь, побежал вниз, к реке, и, подобрав камешек, пустил его по воде. Таэко тоже спустилась к реке и стала считать, сколько раз камешек прыгнет по поверхности воды. Раз, два, три, четырепятьшесть. Камешек подпрыгнул целых шесть раз.
– А теперь брось так, чтобы он долетел до середины реки. Раз, два, три, четыре… Ой, как жалко. Ну, Черныш, еще чуть-чуть.
Решившись, Куродо сказал, смотря прямо на профиль невинно радовавшейся Таэко:
– Здорово было бы, наверное, если бы ты поехала со мной.
– Да, наверное, весело было бы, – ответила она и улыбнулась такой улыбкой, от которой Куродо становился счастливым. Он немного догадывался, что означала ее улыбка. Слова: «Да, наверное, весело было бы» – наверняка имели такое продолжение: «Но, скорей всего, нам не суждено путешествовать вместе».
От Куродо не ускользнуло, что в улыбке Таэко, так же как в улыбке его матери Наоми, скрывалась глубокая печаль.
9.8
Пришло лето, и Таэко с головой погрузилась в съемки. Почему-то Аса теперь стала относиться к Куродо с прохладцей. Он крутил педали, мокрый от пота, приезжал в дом улыбок, а Аса грубо отшивала его:
– Барышня сейчас все дни проводит в Камакуре.
Как только Таэко перестала здесь бывать, загородный дом превратился в неприступную крепость. Вне всяких сомнений, Аса остерегалась Куродо и пыталась отдалить его. Куродо не мог припомнить, чем он вызвал ее неприязнь, но у него не было другого выхода, кроме как терпеть эту несправедливость. Ему не говорили, когда вернется Таэко, множество раз давали от ворот поворот, но Куродо выработал в себе упорство: он никогда не возвращался ни с чем. Постепенно он стал обмениваться с Асой большим количеством слов, ожидание перед закрытыми воротами сменилось разговорами в саду порой ему даже удавалось проникнуть через входную дверь.
Чтобы любовь развивалась так, как он задумал, Асу необходимо было приручить. Да, Куродо стремился из младшего брата вырасти в любовника. А тому, кто любит, необходимо доказать свою страсть. Куродо хотел продемонстрировать Асе всю серьезность своих намерений.
Аса, хотя и находила поведение Куродо с его ежедневными визитами возмутительным, стала все же пускать его в комнату для прислуги и поить там чаем. В глубине души она жалела «барышню», и если бы обстоятельства позволили, она всю жизнь оставалась бы подле нее и служила бы ей, – однажды открылась она Куродо и добавила:
– Барышня относится к тебе как к хорошенькому младшему брату. Жалеет тебя оттого, что ты рано потерял мать. Так что не питай напрасных надежд.
Услышав это, Куродо, хотя и смутно, понял причины столь холодного отношения к себе Асы. Она хотела сказать ему: ты на коне, пока тебя жалеют.
– Но мне сейчас не нужно, чтобы меня жалели. Аса, ты понимаешь, зачем я езжу сюда?
– Забудь об этом.
– О чем забыть? Я пока еще ничего не сказал.
– Я знаю, что ты задумал.
– Ну-ка, скажи. Так что я задумал?
– Ничего не получится. Барышня никогда не полюбит такого мальчишку, как ты. Она любит только в кино. Да и ту любовь постоянно сдерживает.
– Это она сама так сказала?
– Я давно с барышней и понимаю без слов. – Она никогда никого не любила?
– Этого я сказать не могу.
– Аса, можно спросить тебя одну вещь? Почему мне нельзя любить ее?
Аса посмотрела на печальное лицо Куродо – у него от мук и переживаний уже появились морщины, – похлопала его по плечу и в качестве ободрения сказала нечто странное:
– Тебе еще нет и семнадцати. Ты ведь родился в тот же день, что и наследный принц. А барышне будет тридцать. Она старше тебя больше, чем на двенадцатилетний цикл.[53] Сколько бы ты ни тарахтел: это любовь, это любовь – барышня не сможет воспринять тебя всерьез. Именно поэтому она пускает тебя в дом. Ты такой красавчик, да еще и на фортепьянах играешь, ни одна молоденькая девушка в округе тебя бы не отпустила. У взрослых много запутанных обстоятельств, и часто не получается так, как хотелось бы. Если ты и дальше хочешь видеться с барышней, играй на рояле, веди себя вежливо и скромно. Не допускай никаких грязных мыслей – и всем будешь нравиться.
Куродо догадался: она что-то утаивает. Кого-то боится и всячески старается прикрыть его. Наверняка кто-то был влюблен в барышню. Этот кто-то наводил страх на нее саму, не только на Асу. Аса никогда не назовет его имени, даже спрашивать бесполезно. Куродо подчеркнуто вежливо кивнул, постаравшись избавить Асу от подозрений. Если ему не удастся привлечь Асу на свою сторону, он не сможет исполнить своего тайного желания, – думал Куродо.