— Ладно, — неловко пригладил я торчащие в разные стороны вихры на ее голове. — Не реви. Или хотя бы голос включи. А-то как-то жутко. Световая индикация присутствует, а звуковой — нет. Непорядок!
— Ы-ы-ы-ы, — тихонько завыл ребенок. — Что же мне теперь делать?
— Наслаждаться жизнью, — хмыкнул я, понимая уже, что волна кровавого гнева прошла. Что я снова могу адекватно мыслить, и разговаривать. — Что еще молодые делают? Развлекаться, любить, строить планы и фантазировать… А грязь эту всю — нам, старикам, оставь. Не твое это дело. А у нас, может быть, иначе и не получается. Мы, может, только так и способны вкус жизни еще чувствовать.
24
Вышли поздно. На солнечных полянках даже роса уже просохла. Однако солнце еще не доаползло до зенита, и сосновый бор пронзали косые, сверкающие блестками искрами на древесной шелухе. Красиво и торжественно. Как должно было бы быть во дворцах, но почему-то не было.
Потрясенная Лилу молчала. Целых пять минут. Просто крутила головой — так, что боялся отвалится — и засылала своего дрона во все стороны, кругами. Потом, правда, освоилась. Расслабилась, и зачирикала.
— Ой, какой грибок! А-а-а, тут кузнечик! Белка! Белка!
Валькирия, поначалу офигевшая от звукового давления и скорости перемещения человеческого детеныша между деревьями, потом охотно поддержала игру. Куда одна — туда и другая. Малая в кусты, и хвостатая туда же. Эта муравейник присела разглядывать, и вторая вниз головой с дерева свисает рядом.
Еще они начали разговаривать. О чем вещала белка, я, понятное дело, не слышал. Тварюшка умеет транслировать мысли напрямую собеседнику в голову. А вот чего отвечала девочка — очень даже. И быстро понял, что тема их беседы не для моих мозгов. О чем-то о своем трындели, о девичьем.
Самое забавное, что Лилу ничему не удивилась. Волшебный лес — чудесные зверята в нем. Что же тут удивительного? Если бы из кустов вылез единорог, малая потребовала бы его себя покатать, а не завизжала бы от страха.
Городские дети. Что еще сказать?
Радовало, что передвигались мы достаточно быстро. Думал, придется тащить малую буквально на себе. Но нет. Розовый, чуждый этому зеленому царству, костюмчик мелькал то справа, то слева, то вообще — далеко впереди. И рядом — непременно — пышный рыжий хвост.
Кстати, Валькирия в этот раз сопровождала нас не одна. Где-то в границе периферийного зрения изредка мелькали еще толи три, толи четыре лесных акробата. Эти почему-то не разговаривали. Стеснялись, или нужную частоту для связи подобрать не смогли, но факт оставался фактом.
После, на полуденном привале — даже у розовой «батарейки» энергия проседать стала, и понадобился отдых — Валька просто факт молчания эскорта прокомментировала.
— Самцы, — сказала она, будто бы это должно было все объяснить. И, видя, что я не понимаю, добавила. — Глуповатые.
Новая тема для разговора двух «самок» тут же обеих увлекла, и мне пришлось наслаждаться передышкой одному.
Впрочем, я только радовался. Спокойствию, природе, волшебным световым эффектам, пышной зелени и золоту сосновой коры. И сладкому, полному хвойными запахами, воздуху, теплому ветерку и вопящим в кронах птицам. Что еще нужно для опаленного войной сердца?
Потом вдруг понял — что. Тишина. В лесу, понятное дело, совершенной, полной, тишины никогда не бывает. Но мне, чтоб почувствовать себя целиком и полностью счастливым, довольно было и того, чтоб две тарахтелки замолчали.
Несколько минут я наслаждался. А потом стало любопытно: как так вышло, что две девочки, будучи в непосредственной доступности для звуковых волн, перестали общаться? Поссорились что ли?
Но — нет. Не поругались. Наоборот. Сидели, и смотрели друг на друга. А Лилу еще и, кажется, моргала через раз. Это что это? Человеческий детеныш освоила мысленную речь? Мне-то вот, чтоб Вальке отвечать рот приходится открывать, и воздух словами сотрясать. А эти две кумушки без ненужных обременений обошлись⁈
Валькирия изредка шевелила вибриссами, а Лилу помогала мыслям жестами рук. Иначе вообще было бы сложно понять, что их беседа продолжается. Впрочем, чем еще могли заниматься две особи женского пола? Не в гляделки же играть.
Устал уже удивляться. Толи Аврора оказалась такой… удивительной, толи я, в этой своей армии, слегка оторвался от жизни в гражданском обществе, но после выхода в отставку, здесь, на планете, я только и делаю, что чему-то поражаюсь. Человеческой глупости и самоуверенности. Наглости. Рудиментам бюрократии. Или вот — зверятам, умеющим общаться. Признаться, если бы Валька заговорила человеческим голосом, я меньше бы удивился, чем этой ее мыслеречи.