Паси словно губка впитывал все, что касалось мира снов. Он был заворожен им, очарован, влюблен. Паря бесплотным духом над зелеными лугами и облетая башни из стекла, он ощущал себя свободным. Та легкость, с которой ему давались перемещения в мире сна, вселяла в него ложное ощущение всемогущества, неуязвимости, сыгравшие впоследствии с ним очень злую шутку.
Приступы сонливости продолжали посещать Паси с неумолимой настойчивостью. Один-два раза в день он был вынужден делать глоток из бурдюка, который всегда носил с собой, словно новую конечность. И хотя особый травяной отвар помогал справиться с приступами, вызываемые им побочные эффекты усложняли Паси жизнь не многим меньше. Прилив сил, отгонявший сонливость, обычно продолжался до самой ночи. Засыпать, постоянно слыша в ушах гул бегущей по жилам крови и не чувствуя усталости, даже если проработал на поле весь день, для Паси было мучительно тяжело, а ночные сны не приносили отдыха. Терзаемый кошмарами, он просыпался по нескольку раз, помня из приснившегося только желтый цвет. Ко всему прочему, не вдыхая паров, Паси в мире сновидений терял так нравившуюся ему легкость перемещения. Он чувствовал будто кто-то повесил ему на ноги две неподъемные гири, которые замедляли его и не давали как следует разогнаться. Полеты превращались в самую настоящую пытку, а выход из верхнего слоя, наполненного первобытным хаосом – в невероятно сложную задачу. Он словно застревал в трясине из вечно меняющегося дегтя и бессильно копошился в нем в тщетной надежде вынырнуть, чтобы глотнуть свежего воздуха. Когда же ему все-таки удавалось погрузиться глубже, практически полное отсутствие скорости и способности набрать высоту отбивали у него всяческое желание к путешествиям.
Так, ограниченный своим недугом, он вынужден был полностью положиться на сеансы вдыхания пара. А их старый Карлис проводил далеко не так часто, как хотелось бы. Да и само присутствие жреца, хоть он частенько и рассказывал интересные вещи, лишало путешествия шарма первооткрывательства, к которому так стремился Паси.
На вторую неделю обучения, когда Древние, наконец, услышали молитвы о дожде и наслали на деревню обложные тучи, Паси пришел в дом Карлиса со странным настроением. Он не мог точно сказать, чем оно было вызвано. Может, переменой погоды, а может, накопившимся за эти дни напряжением. Так или иначе, во время очередного путешествия в мир сновидений, его терпение лопнуло. Когда Карлис, чтобы поведать новую легенду, в очередной раз провел его к горной вершине, на которой для проведения танцев собирались Древние, Паси словно с цепи сорвался. Позабыв об осторожности, он оставил ошарашенного старика позади, а сам со скоростью ветра устремился вверх. Стараясь не слушать крики перепуганного жреца за спиной, он летел к вершине. Паси хотелось во что бы то ни стало взглянуть на священное место, о котором он уже столько слышал. В отличие от Карлиса, Паси ни разу в своей жизни не видевший ни Древних, ни даже их вестника, был пока еще лишен того всепоглощающего страха, которым при одном только их упоминании наполнялись сердца взрослых жителей деревни. Он знал, что их могущество велико и требует должного уважения, но уважение – не страх и очень легко отступает в сторону перед юношеским любопытством, подпитанным травяным отваром для воинов.
По мере приближения к вершине, Паси чувствовал, как нечто неосязаемое начинало оказывать сопротивление его движению. Будто кто-то невидимый не хотел подпускать его ближе к священному месту. Но Паси это не останавливало, а наоборот, раззадоривало еще сильнее. Прилагая все свои силы, он продолжал набирать высоту, все так же игнорируя предупреждающие выкрики Карлиса, который оставался гораздо ниже. И если бы он хоть на секунду прислушался, обратил внимание на своего учителя, то понял бы, что невидимые течения, противодействовавшие ему, не только отталкивали вниз, но и медленно перетягивали его на другую сторону горного хребта. Ослепленный близостью цели, Паси сам того не замечая, обогнул самый высокий пик по плавной дуге и пересек черту, за которой начиналась Бездна.
Понимание совершенной ошибки пришло к нему слишком поздно. Когда заветная вершина, несмотря на все усилия, начала удаляться, все стремительнее и стремительнее. Потеряв всяческий контроль над своими передвижениями, Паси будто попал в бурный горный поток, потянувший его вниз, во мрак неизведанного. Под аккомпанемент нараставшего гула, он падал в самые глубины мира снов. Перед ним на невероятной скорости проносились места, геометрия которых не поддавалась никакому объяснению и существа, копошившиеся там мириадами щупалец, отростков и когтей. Казалось, в этом заповеднике мерзости были собраны все ночные кошмары мира. Они пялились на Паси тысячами хищных глаз, тянулись к нему, пытаясь схватить и утянуть к себе в темноту. А он, сдавшись, доверившись потоку, все продолжал свое падение. И чем глубже его уносило течение, тем слабее становились образы окружавшего его пространства. Цвета тускнели, полутона сглаживались, изгибы линий упрощались, превращаясь в простые углы. Пока в один момент Паси не поймал себя на том, что уже не может различить ни жутких чудовищ, ни их противоестественных убежищ. Все перед ним слилось в один сплошной узор из геометрических фигур. Они сворачивались и разворачивались, переходили одна в другую, текли, словно водоворот из углов и линий.