— Расступитесь, — сказал он, сделав повелительный жест рукой. — Не мешайте делу культа.
— Это правда? — выкрикнул кто-то из заднего ряда. — Пацан проклят?
— Да, нам Олави все рассказал! — это был кто-то сзади, кого Карлису не было видно.
— Правда, — жрец сделал шаг вперед, почти столкнувшись с оставшимися стоять на месте деревенскими мужиками. — А теперь расступитесь! Дайте пройти!
— Что вы думаете с ним делать? — спросила какая-то женщина. В ней Карлис узнал дочку своей соседки, Сари.
Он нервно пождал губы и обвел собравшихся суровым взглядом. Его старые водянистые глаза холодно смотрели из-под опущенного на лоб капюшона.
— Паси Ахо волей Древних приговорен к смерти, — тон Карлиса стал таким же холодным, как и взгляд. — Приговор будет приведен в исполнение сегодня же. Все желающие убедиться в моих словах вольны собраться у молельного камня. А пока, дайте пройти. Мальчишка не преступник и имеет право проститься с семьей.
По толпе прокатился шепоток, после чего люди нехотя расступились. Казалось, сказанное жрецом устраивало не всех. Некоторые хотели бы видеть казнь прямо здесь и сейчас. Олави, ошивавшийся неподалеку, был в их числе. И хотя большая часть собравшихся направилась в сторону молельного камня, несколько мужиков все же остались и шли рядом. «Так, на всякий случай. Только чтобы проклятый не убежал» — сказал один из них. Карлис не возражал. Пока ему не мешали выполнять свой тяжкий долг, он готов был мириться с подобным поведением. Понимал его причины. Ведь Паси, как ни как, стал учеником жреца совершенно неожиданно. Сразу после того, как поимел наглость уснуть посреди молитвы. Они же не догадывались, каким талантом он обладает, а потому, скорее всего думали, что в деле не обошлось без обмана. И в их глазах мальчишка, хитростью напросившийся в ученики жреца – дезертир. Трус, избегающий призыва на Вечную Войну. А трусам в культе места нет.
В сопровождении недовольных деревенских Карлис провел Паси к его дому. К тому моменту волна слухов, запущенная Олави, уже дошла до участка семейства Ахо. Отец Паси, с утра работавший в поле, теперь стоял у калитки с закинутой на плечо лопатой, а мать нервно переступала с ноги на ногу у крыльца.
Отделившись от остальных, Карлис с Паси подошли к невысокому забору, окружавшему дом. Жрец помахал матери, призывая ее подойди, а когда она приблизилась, в общих чертах описал случившееся. Голоса он старался не повышать, чтобы избавить деревню от и без того плодившихся слухов.
Услышав приговор, мать Паси всхлипнула, прикрыв рот рукой, а отец с силой воткнул лопату в землю. Он был явно разочарован. И хотя жрец объяснил, что случившееся было ни чем иным, как несчастным случаем, Паси прекрасно понимал, что причиной разочарования отца был именно он.
Прощание было не долгим и немногословным. Карлис позаботился об этом. Он сказал, что так будет лучше всем. «Не стоит тянуть с отсечением гнилой ноги» — это были жестокие, но справедливые слова. И Паси понимал это. С каждой минутой, проведенной возле забора, он все сильнее сомневался, что сможет достойно принять свою судьбу. Старик Карилис был прав, после встречи с Желтым что-то сдвинулось в его голове. Что-то изменилось. И теперь беспрекословное следование догматам культа уже не казалось ему таким уж праведным делом. Паси заметил эти изменения, и они напугали его. Заставили усомниться в окружающих. Усомниться в себе. Он чувствовал, что теряет решимость. Чувствовал, что теряет веру.
Когда толпа под предводительством Карлиса повела Паси в сторону леса, его родители остались стоять на месте. Они не пошли следом. Лишь обняли друг друга и провожали своего сына полными печали взглядами. В какой-то мере они смирились с его уходом задолго до этого, еще при его рождении, когда повитуха произнесла заветные «Это мальчик». Они прекрасно знали, что рано или поздно наступит тот день, когда в деревне снова объявится вестник Древних, чтобы призвать молодых парней на Вечную Войну. И по мере того, как Паси взрослел, по мере того, как все ближе и ближе оказывался к своему совершеннолетию, тем яснее становилось, что он попадет под призыв.
Нет, приговор Карлиса не разбил им сердце. В душе они оба уже простились с Паси и думали о том, что каждый год, проведенный с ним рядом был дан им в долг. Так уж устроена жизнь в деревне и с этим ничего не поделаешь. Сердце им разбила ложная надежда, появившаяся у них после того, как жрец во всеуслышание объявил Паси своим новым учеником. Та самая надежда, что разбередила старые раны, и свет которой только что потух.