После некоторого времени, проведенного у костра и подслушивания чужих разговоров (а говорить при чужаке никто особо не стеснялся), Паси заметил одну странность, которая стала очевидной, когда молодая девушка, хлопотавшая у дальнего вагончика, закончила свои дела и подошла ближе к собравшимся. И странность эта заключалась в том, что ее лицо было как две капли воды похоже на лицо одного из парней, сопровождавших его к стоянке. Того самого, что сказал ему не хамить при встрече с Тсерой. Того, что сейчас сидел по правую руку и жадно уплетал жареное мясо.
Паси решил, что это будет отличным поводом для начала разговора и ткнул локтем парня в бок.
— Твоя сестра? — спросил он, кивая в сторону девушки.
— Глазей поменьше, — ответил тот, продолжая жевать. — Она замуж осенью идет.
— Мои поздравления… Просто я это к тому, что вы с ней на лицо одинаковые.
— А, это да. Есть такое. Мы с ней близнецы, — парень перевел взгляд на девушку. — Слышь, Киззи, как думаешь, ты когда с Манушем будешь трахаться, он о тебе будет думать или обо мне?
— Дурак! — злобно прошипела Киззи.
Второй конвоир, сидевший по левую руку от Паси, начал хихикать.
— Янош! Следи за языком! — женщина постарше, сидевшая по другую сторону костра, кинула небольшую косточку и попала Яношу прямо в лоб, чем еще сильнее развеселила хихикающего.
— А что я? Мне просто интересно.
— Интересно ему… А мне, вот, интересно, где ты такого хамства понабрался. Мы с отцом тебя учили уважать семью.
— Так семью я уважаю. Я Мануша не уважаю.
— Он тоже будущая семья. Извинись сейчас же.
— Вот в будущем и извинюсь.
Паси наблюдал за разворачивавшееся сценой, ощущая себя непосредственным виновником ее возникновения, но все же не решался сказать и слова. Сам он, будучи единственным ребенком в семье, не мог до конца понять подобных перепалок. Тапани частенько ссорился со своими братьями и сестрой. Паси слышал их ругань, доносившуюся из-за забора и всегда думал, что это было совершенно бесполезным занятием. Пустым сотрясанием воздуха, как говаривал его отец. Ведь кто может быть ближе и роднее, чем человек, с которым ты делил утробу матери. Но, видимо, этой тайне и сегодня суждено было остаться нераскрытой.
Выйдя из вагончика Тсеры, Ханзи приблизился к костру, взял тут же протянутую ему мальчишкой порцию мяса и сказал: — Янош, ешь больше. Сегодня ночью мы идем на охоту.
Он с жадностью вгрызся в мясо и струйки расплавленного жира потекли вдоль складок кожи к подбородку.
— На красного оленя?! — Руп тут же перестал хихикать, превратившись в олицетворение серьезности.
Все собравшиеся у костра притихли и на поляне из звуков остались только треск горящего дерева да чавканье Ханзи.
— Да, — с явным трудом проглотив большой кусок, ответил мужчина.
— А можно и я с вами?
— Нет.
— Но почему?! Я тоже хочу на красного оленя! — щеки Рупа зардели румянцем.
— Меньше людей – лучше охота. — Идем мы с Яношем и Ахо.
— Янош хуже меня стреляет! Так не честно!
— Что, — ухмыльнулся Янош, — боишься, что девки меня будут любить больше?
— Дядя Ханзи! Ну пожалуйста! — Руп вскочил на ноги.
— Нет! — Ханзи ответил твердо, но не повышая голоса. — Это слово Тсеры. Хочешь спорить? Иди к ней.
Услышав это, Руп медленно сел на свое место. Огонек энтузиазма в его глазах потух.
«Видимо слово старухи в этой семье - закон» — подумал Паси, а вслух спросил: — Почему нас только трое? Насколько я знаю, красный олень – сильный зверь. Не проще ли будет взять его числом?
— Он не только сильный, но и умный, — ответил Ханзи. — А умный зверь с толпой в драку не полезет. Он убежит. Как думаешь, Ахо, сможешь пешком догнать оленя? Я – нет.
— Разумно…
— Слышь, — Янош отрезал от мяса на вертеле новый кусок и протянул его Паси, — ты не путай. Твое дело – платить, а наше – охотиться.