Третье помещение не пустовало. В нем обнаружились сразу двое культистов, один из которых спал, свернувшись калачиком у дальней от входа стены, а второй с завидным аппетитом обгладывал человеческое бедро.
Быстро прикинув в уме план дальнейших действий, Янош решил, что сейчас рискованный ход сыграет ему на руку. Дождавшись, когда бодрствующий культист дожует и снова отвлечется на мясо, он с низкого старта бросился вперед, беззвучно пронесся по комнате и на полном ходу влетел в ничего не подозревавшего врага. Олений рог на конце копья вошел в грудную клетку культиста, моментально выбив из нее весь воздух, и показался из спины лишь на половину. Выронив бедро культист отлетел к стене, повис, наткнувшись на ветки, из которых она была сплетена, и, держась за древко копья, умер.
Тем временем Янош, почти не замедлившись, пробежал по дуге к проснувшемуся от звуков возни второму культисту и прыгнул на него сверху. Прижав своим весом, он принялся наносить один удар за другим, целясь в еще человеческую верхнюю челюсть и виски. Кое как, отбиваясь свободной рукой (вторую парень прижал коленом), культист засучил ногами, в жалкой попытке сбросить с себя нападающего. Но это сопротивление быстро сошло на нет. Подоспевший на подмогу Паси выдернул копье из первого культиста и ударил им второго в шею, чудом не зацепив при этом Яноша. Земля в комнате стала скользкой от крови.
— Я бы и сам справился, — недовольно буркнул Янош, поднимаясь на ноги.
— Может быть, но времени на развлечения у нас нет, так что поумерь свой пыл.
— Сам поумерь, — он резко вырвал из пальцев шамана копье и направился дальше.
Следующим на пути мщения молодого цыгана оказался главный зал гнезда. Тот самый, в котором находился черный перст монолита. Своими гранями, испещренными выемками и трещинками, он подпирал потолок, пологим куполом нависавший над кругом иссушенной мертвой земли. По периметру зала на одинаковых промежутках были расставлены светильники, а вокруг них, изображая различные позы, стояли плетеные человечки, будто вознося молитвы Хозяину лесов.
Паси открывшаяся картина поразила до глубины души. Ему тут же во всех красках представились всевозможные ритуалы, которые могли проводить здесь уроды в тряпье. Противоестественные, чуждые человеческой натуре ритуалы, после которых оставались лишь горы костей и экскрементов.
Яношу же было плевать и на зал, и на монолит, и на ритуалы. Тяжело дыша от разыгравшихся нервов и недавней схватки, он прошел мимо монолита, даже не взглянув на него, попутно пнул ногой плетеного человечка и скрылся в следующем проходе-тоннеле, направившись в комнату, из которой доносились ужасные звуки.
Когда Паси нагнал парня, тот, стоя на коленях, выглядывал из-за поворота и совсем не шевелился. Казалось, он даже не дышал. И шаман понял, что стало тому причиной, когда ползком подобрался ближе и посмотрел туда, куда смотрел Янош.
Это была оргия. Омерзительная, наполненная насилием и жестокостью. Большая зала, размерами едва ли не превосходившая ту, в которой находился монолит, была ярко освещена не светильниками, но целым кострищем, своим пламенем устремлявшимся к большой дыре в потолке. Вокруг этого костра собралось по меньшей мере с десяток взрослых культистов и еще примерно столько же совсем молодых. Их точный возраст определить было сложно в силу уродливости лиц и видоизмененных конечностей, но Паси прекрасно понимал, что это были дети. Самые настоящие дети. Они кружились вокруг огня, исполняя наполненный резкими, похожими на удары движениями танец, пока их родители, лежа на голой земле, сплетались телами друг с другом и, что самое ужасное с женщинами семьи Бихари. Те не оказывали никакого сопротивления. Большинство из них находились в бессознательном состоянии, а те, кому повезло меньше, громко плакали и кричали.
— Ты сказал, что их будет всего десять, — процедил сквозь зубы Янош. Его разбирала злость. Но не на шамана за его ошибку в подсчетах. Просто он живо представил себе среди сплетения обезображенных тел культистов лицо Киззи, свое лицо, и от этой картины к его горлу снова подкатил ком.