– Если маг попытается убить Тору до процесса, действуем по первому плану, после процесса – действуем по второму…
– А если во время отречения? – поинтересовался тариец, когда впереди появилось слабое свечение и первые факелы, освещающие проход.
– Тогда разработаем третий. – Хран уже обернулся тростиночкой и теперь громко цокал каблуками сапожек, вздыхал и дергал себя за прядку волос, выбившуюся из косы. – По правде сказать, третьего варианта я опасаюсь больше всего…
– Почему? – не удержалась я от вопроса и до крови прикусила губу, когда перед нами объявился проклятый искусник мрака.
– Вы долго.
Пусть маг и был скрыт плащом с глубоким капюшоном, его пробирающий морозом голос я узнаю всегда. Нас приветствовал сам Мэног.
– Ах, это все я виновата, не могла выбрать наряд, – пролепетала тростиночка, смущенно улыбнувшись.
Маг не обратил на нее внимания, шагнул ко мне.
– Торика Эл… – произнес он с интонацией, коей после каждого побега приветствовал меня. Зачастую связанная, с кляпом во рту, я могла лишь мычать, проклиная его и урода Уроса, сегодня же с улыбкой поправила:
– ЭлЛорвил Дори.
Он принял мои слова с холодным кивком и снисходительно заметил:
– Судьба все же привела тебя в столицу. Так стоило ли рваться на свободу?
– Как видите, я вернулась без пут и кандалов.
Наверное, демонстрировать руки не стоило. Маг уцепился взглядом за перстень и зло прищурился.
– Что ж, в таком случае я просто обязан поздравить тебя с возвращением.
– Я вас тоже, – он едва заметно вздернул бровь и получил презрительное: – возвращенец.
Ни Хран, ни невидимый Дори не вмешивались в наш диалог, но оба с неуловимой синхронностью прикоснулись к моим плечам, когда проклятый искусник мрака шагнул ближе и сбросил с головы капюшон.
– Твоими молитвами… – произнес он, и я поперхнулась ответом, что едва не сорвался вскриком с моих губ.
Вплоть до последней своей смерти урод Урос умирал молодым и восставал молодым. Гилт, Асд и сам Инваго вернулись такими же, как были раньше. Но стоящий предо мною маг был живым трупом, усохшим до состояния мумии. Он оценил мой ужас и оскалился, как зверь, ощерив покрывшиеся трещинами зубы.
– Свободной ты вернулась или нет, все вскоре завершится! – бросил презрительно и, скрыв лицо в тени капюшона, приказал идти за собой.
И я бы пошла, вот только мысль, что сильнейший маг уже не отбирает силу у людей, а сам питает Уроса, заставила усмехнуться.
– Завершится?! И это говорит палач, сам ставший жертвой? Мэног, вам ли не знать, что это только начало. – Сбросив руки защитников со своих плеч, я обошла остолбеневшего искусника мрака и, удивляясь собственной смелости, заглянула в его глаза. – Когда захотите свободы, без стеснения обращайтесь ко мне.
Он дрогнул. Вспомнил, как в Гьязе сам произносил эту фразу, грозно рыкнул, явно желая прервать мою жизнь здесь и сейчас. Но нежная ладошка тростиночки, что прикоснулась к локтю иссохшего мертвеца, не позволила ему сдвинуться с места.
– Вы, кажется, говорили о скоротечности времени. Так давайте поспешим.
– Пр-р-ошу, – рвано ответил маг, указав в направлении прохода. – Дамы вперед.
– Благодарю. – Меня подхватили под локоток и повели, тихо выговаривая: – Ай-ай-ай, тебя же просили молчать и слушаться.
– Она поступила верно, – поддержал меня Инваго и с неизвестным мне намеком упрекнул: – Если бы кое-кто следовал собственному совету, всего этого не произошло бы. Вообще всего.
– Если бы не произошло всего этого, – сделала значительную паузу тростиночка, – ты бы не встретил ее. – Красноречивый взгляд на меня и ехидное: – Скажи спасибо.
– Спасибо, – процедил воин, и на этой позитивной ноте мы вышли в зал обрядов.
По форме он представлял собой перевернутый конус, по стенам которого спускалась широкая каменная лестница без перил. Внизу, на приличной глубине, блестела темная поверхность воды, над ней возвышался столб. Судя по всему, именно к нему меня привяжут, помучают и, надеюсь, отпустят, а не утопят. Хотя в последнем не уверена, здесь слишком много народа, пришедшего поглазеть. Тарийцы стоят вдоль стен перед спуском, некоторые вольготно расположились на ступенях, и все ждут. Уж не казни ли?
Я чувствую, как их взгляды скользят по мне, словно сотня оголодавших насекомых. Задерживаются на каждом изгибе тела, каждой детали одежды, кто-то смотрит на лицо, кто-то на жилет, кто-то на грудь, но основная масса присутствующих с мрачным видом взирает на мою правую руку и блестящую на ней реликвию рода.