Выбрать главу

И тут в ноге заныла рана, которую он получил месяца два назад. Пуля прошла навылет через мякоть бедра. Угоди она на фут выше — его бы давно не было в живых. Умереть? А ради чего, собственно? Чтобы отвоевать лишний клочок земли! И не той земли, на которой стоит Таджмахал или пусть даже пирамиды, а голой, бесплодной равнины, богатой лишь змеями да скорпионами!

Садананд печально взглянул на друга. На обветренных губах Майтхилона играла улыбка.

— А все-таки как же ее зовут? — ехидно спросил он, кладя локти на стол.

— Кого?

— Да ту самую… У тебя, я заметил, при воспоминании о ней даже слезы навернулись на глаза. Видно, была девка что надо…

— Я думал о жене… Вот это кольцо подарила мне она, когда пришла в мой дом, — голос Садананда дрогнул.

Он протянул левую руку: на безымянном пальце блеснуло золотое кольцо. Майтхилон осторожно повернул его к свету. За столиком воцарилось молчание.

Выйдя из харчевни, они зашагали по нескончаемой улице. Каждый был занят собственными мыслями. Налетающий порывами прохладный ветер сметал пыль с карнизов домов. Майтхилон то и дело вертел головой, стараясь заглянуть в освещенные окошки. А Саданандом овладело то гнетущее чувство одиночества, когда человек не замечает ничего вокруг. И в голове его, в такт шагам, назойливо звенел, словно оторвавшийся кусок жести на ветру, обрывок песни: «Не здесь, а там… Не здесь, а там… Не здесь, а там…»

— Нам осталось только две ночи: эта и завтрашняя, — нарушил молчание Майтхилон, когда они дошли до перекрестка. — Ведь послезавтра нашу часть отправляют в пески. Кто знает, доведется ли еще раз погулять по улицам Каира!..

— Не хочу я больше на фронт, — тихо сказал Садананд.

— Ну, раз так — выпей яду. А пока ты живой, тебя заставят идти. Никому нет дела до того, хочешь ты или не хочешь. Англичане тебя купили, вот и служи им, пока не подохнешь. — Майтхилон обнял товарища за плечи и ласково тряхнул его. — Мы воюем не за себя, друг! В этой войне солдату принадлежит только одно — его жалованье. Зато уж эти денежки он может расходовать, как ему заблагорассудится!

Майтхилон вдруг остановился и настороженно повернул голову в сторону темного переулка.

— Там, кажется, стоит одна, — проговорил он вполголоса. — Ну как? Пойдем?

В темноте, действительно, можно было различить женскую фигуру. Она медленно двигалась им навстречу, прошла мимо них совсем рядом и повернула обратно. Из-под покрывала блеснули большие влажные глаза.

— А откуда ты знаешь, что она такая? — сердито спросил Садананд.

— На то у меня глаза… Ну, идешь?

— Нет, — потупясь, бросил Садананд и дотронулся рукой до заветного кольца. И тотчас же перед ним возникло залитое слезами лицо Мадхави и ее плечи, вздрагивающие от рыданий.

— Но ты ведь знаешь, что… что послезавтра мы выступаем! — срывающимся голосом проговорил Майтхилон.

— Знаю.

— И все-таки ты не пойдешь со мной?

— Нет.

— Ну и дурак.

— Нет, я не дурак.

— Ну, тогда еще хуже: ты не мужчина.

Майтхилон презрительно взглянул на своего друга и вдруг ласково, как ребенка, похлопал его по плечу:

— Ладно, ступай в казарму, отдыхай. Встретимся утром на поверке.

И весело насвистывая какую-то песенку из кинофильма, он устремился за женщиной в темный переулок.

Глухая полночь. Луна сияет на небе. Гребни высоких барханов словно дымятся: это легкий ветерок взметает струйки песка.

Майтхилон и Садананд вместе со своим взводом медленно ползут по залитой холодным светом равнине. Они попали в окружение и теперь, выбиваясь из сил, хотят незаметно ускользнуть из смыкающегося кольца.

Кругом мертвая тишина, слышится только шорох ползущих тел. Садананда не оставляет ощущение, что еще минута — и где-то рядом грозно залают немецкие пулеметы и тишину расколет смертоносный залп. Он готов ко всему, но тишина вокруг так глубока и так холодно-зловеща, что переносить ее свыше человеческих сил. Пустыня простирается до самого горизонта, едва различимого в голубой дымке ночи. Смутно серебрятся барханы. В лучах луны эти бесчисленные песчаные холмы кажутся куча] ми пепла на месте отпылавших погребальных костров. Случись ему погибнуть здесь — и над его телом вырастет постепенно такой же курган, безмолвный, холодный и страшный.