Мать приносит и кладет на кресло белое шелковое платье. Ума смотрит на него издали, потом подходит ближе, прикидывает его к себе… Нет, не нравится.
— Чего ж тебе еще? — говорит мать. — Только что сшили, ты еще ни разу его не надевала. Давай-ка примерим.
Платье сшито точно по фигуре. Но тем резче выступают все ее уродства. И шелк как будто чувствует это: он морщится и висит унылыми складками. Говорят, после смерти наступает второе рождение. Вот если бы родиться вторично в облике Ракши…
Мать ставит на стол изящную шкатулку, которую когда-то, в день рождения, подарила Уме ее тетка. Еще девочкой Ума любила открывать шкатулку и любоваться ее содержимым: пудрой, кремом, губной помадой и многими таинственными вещицами… Но она только любовалась всем этим, не решаясь ни до чего дотрагиваться. А теперь вдруг… Ума вопросительно смотрит на мать. Та ободряюще кивает и улыбается.
— Ты же идешь на свадьбу, — говорит она.
— Ну и что же?
— На часок-другой, не больше… А то люди осудят!
— Меня?
— А то кого же? Меня, что ли?
— Но ведь отец…
— Он сегодня поздно придет домой. Вернешься, умоешься с мылом — и все тут.
— Но…
Это «но» никогда не выходит у нее из головы. Что же все-таки делать? Согласиться или сказать, что не хочется? Но ведь ей уже сколько раз хотелось испробовать на себе все эти волшебные средства. Что, если… Ума молчит. Мать выходит в соседнюю комнату.
Губную помаду она еще в прошлом году с замиранием сердца вертела в руках, но открыть ее так и не решилась. Ну, так как же?.. Пожалуй, она легонечко проведет по губам. Не понравится — сотрет полотенцем… Ее решимость растет с каждым новым мазком. Губы становятся густо-красными. Неожиданно за дверью раздается шорох. Ума закрывает рот полотенцем и выглядывает в прихожую. Нет, это ей почудилось. Она снова садится за туалетный столик и кончиком полотенца осторожно растирает помаду на губах. Краска становится бледнее, но не исчезает. Да и чего в самом деле бояться? Вода и полотенце всегда под рукой. Минута — и от помады не останется никаких следов!
Но тут слышатся торопливые шаги на крыльце… Уму охватывает такой страх, что она даже не может пошевелиться. Сердце так и прыгает в груди…
Дверь распахивается, на пороге — Ракша. Ума облегченно вздыхает.
— Ну, ты готова, волшебница?
— Разве уже пора? — лепечет Ума с видом застигнутого врасплох преступника.
Не смеется ли Ракша над ней? Назвала волшебницей. Словно иголкой уколола!
— Минут десять у нас еще есть, — говорит Ракша.
— А я сидела тут… вспоминала школьные годы…
Она говорит это, а сама глаз не может оторвать от стройной фигурки Ракши, затянутой в небесного цвета сари, от ее бриллиантовых подвесок и золотых браслетов.
— Ума! — зовет мать.
На столе у матери — раскрытый футляр, и на его бархатном дне тускло поблескивает массивное золотое ожерелье. Оно было куплено еще в то время, когда мать была невестой. Теперь оно должно послужить дочери. Ума надевает ожерелье и вдруг чувствует, что она как-то сразу похорошела. Но едва успевает она взглянуть в зеркало, как слышит нетерпеливый голос Ракши:
— Нам пора!
Ума спешит к подруге.
— Ночью в храме будет молебствие! — кричит ей вдогонку мать. — Пораньше возвращайся, чтобы не опоздать к началу!
Она сбегает по ступенькам. Ракша ждет у подъезда. Перешагнув порог, Ума чувствует себя так, будто переступила запретную черту и оставила позади все, что связывало ее с родным домом. Ума идет в новый, неведомый мир!.. Она ничего не слышит, кроме стука собственного сердца.
Этот сверкающий огнями особняк ничем не похож на скучный родительский дом. В воздухе разлит аромат цветов и духов. По просторным залам расхаживают гости. Тут и там слышатся звонкие голоса и взрывы смеха. И только Ума остается в стороне от этого праздничного оживления. Она одна, совсем одна, притулилась на краешке софы в углу зала.
Ракшу, как только они вошли в дом, сразу окружили знакомые. И теперь она непринужденно переходит от одной группы к другой, награждает всех милостивыми улыбками, как знатная госпожа. Ума и любуется своей подругой и мучительно завидует ей, а когда на миг глаза их встречаются, улыбается ей через силу.