Прежде, мне приходилось слышать о людях, называемых колдунами, а порой и видеть их жестокую участь (за связь с Дьяволом, в Кёльне карали огнём) но было не похоже, чтобы Себастьян чего-то опасался. Он говорил о Боге с презрением, позволив себе возвеличивать зло, и абсолютная твёрдость звучала в его словах, ведь тогда я ещё не знал, что: «Истинно служащий злу, никому кроме Дьявола, не даст себя заковать».
Так и не найдя ответа, но впервые за долгое время, не испытывая голода, я погрузился в безмятежный покой.
Посреди ночи, сон оставил меня.
В одно мгновение вокруг сделалось так холодно, точно ударил январский мороз. Я поднялся, силясь что-нибудь различить, но сделав пару шагов, на ощупь, ладони упёрлись в обветшалое дерево. Будь то позабывшие тепло хозяйского очага, стены источали сырость и зловоние, и совсем не напоминали, давешнее жилище моего благодетеля. «А что, если всё это ложь - вдруг пронеслось в голове, - и в поисках ночлега я всего лишь набрёл на этот, кем-то оставленный дом и странный человек по имени Себастьян никогда не встречался мне, однако же, я от чего-то слишком хорошо помнил всё сказанное им минувшим вечером».
Словно в горячечном кошмаре, тело без конца била крупная дрожь, горло сдавило, и язык окостенел. Рассеянно обшаривая взглядом тьму, не знаю, что я силился увидеть, но внезапно, в дальнем углу, вспыхнули два огня. Поначалу, тусклые, как гаснущие свечи, но, слабый шелест вдоль стен, и они медленно приблизились ко мне, становясь всё ярче, пока не претворились в глаза: ядовито-жёлтые, немигающие и блестящие. Они множились и вот уже шесть выпученных зрачков изучающе разглядывали меня. Щёки обожгло тяжёлое дыхание. Едва тёмная пустота начала обретать форму - крик застыл на губах. Передо мной возникло три головы. Покрытые змеиной чешуёй и пятнами чёрной шерсти, безносые лица со звериными пастями вместо ртов. Распухшее, как у мертвеца тело, из которого они росли, было затянуто в расшитое золотом и камнями платье, но вместо рук торчали когтистые лапы.
С хрустом сломавшейся кости, одна из голов медленно вытянула ко мне шею и издала протяжное шипение. В то мгновение, я перестал слышать даже своё, бешено стучащее сердце. До того грозящее разорвать мне грудь, оно замолкло, будь то исчезнув, и я уже не помнил, жив ли ещё. Но вместо смерти, в ту злополучную ночь ко мне явился настоящий Хозяин этого дома. И лачуги на берегу и сама река, и весь Кёльн, и ещё множество городов и селений – всё принадлежало чудовищу, смотрящему мне в глаза. Принадлежало Дьяволу. И тогда, как иные слепнут от этого взгляда, я стал видеть во сто крат яснее.
В обмен на мою душу, даже реши я стать балаганным шутом, Он сулил несметные богатства и великую славу, только помню, как сейчас, я не принёс себя в жертву этим дарам. Во мне проснулась странная, неуёмная алчность. «Душа - единственное, что у тебя есть, не считая жизни, - сказала она, - так что, будь осторожен, не продай её слишком дёшево».
«Над чем тебе раздумывать, - прорычало чудовище, и я почувствовал, как когти больно впились в плечо. - Проклятый на нищету от рождения, не отвергай меня и за место голодного упрямства будешь обласкан богатством».
«Уверен, тебе известно, почему я здесь, - произнёс я опасливо, но твёрдо, ободрённый звуком собственного голоса. – Человек по имени Себастьян привёл меня сюда. Он богат, но не знатен. Умён,
но его знания пугают меня. Он колдун и твой слуга, а я тот, кто не сбежал, узнав об этом».
Хватка ослабла, и гулкий хохот сотряс ветхие стены.
«И ты почитаешь это за храбрость?»
«Нет, но колдунам вменяют в вину множество людских несчастий и, если их всесилие правда, я не пожалею души, чтобы стать одним из них».
«Вот оно что, - прошипело чудовище у самого уха. – Скрытая власть, не знающая преград, но казнящая всесильней королевского слова и способная подчинять себе, и живых, и мёртвых. Для того ты видишь себя идущим дальше по этой земле?».
«Я безродный сирота, брошенный матерью, на призрение нищенок и бродяг. Моя судьба незавидней жизни бездомного пса. Только надели меня силой, что зовётся колдовской и у тебя никогда не будет слуги преданнее».