«Что бы стать Ему хорошим слугой мало поклясться в этом, - мрачно произнёс юноша. В отблесках пламени, алый бархат на нём походил на пропитанный кровью.
«Ты бессилен, - вновь прозвучал голос старика, и безносое лицо исказила уродливая гримаса.
«Как дитя, брошенное матерью, - злорадно улыбнулась женщина. – Как немощный слепец на людной площади! Чем ты можешь послужить Ему?»
Я молчал. Глядя в её тёмные, раскосые глаза, мне не приходило на ум ни единого слова. Я точно выгнал из себя всё о чём думал до этой минуты.
«Или ты усомнился в избранном пути?!» - вновь встрепенулась красавица.
«Нет», - твёрдо ответил я.
Старик покачал головой.
«Я ясно вижу, что ты говоришь правду, но разглядел бы и твою ложь, - не громко проговорил он, потянувшись костлявой рукой к своему глазу, и чрез мгновение тот оказался у него на ладони. Он протянул его мне: «Съешь и ни у кого не будет от тебя тайн».
Я попятился назад. К горлу подступила тошнота. Старик пристально смотрел на меня. Правое веко спадалось над пустой глазницей, а по щеке тонкой струйкой сочилась кровь.
«Над чем ты раздумываешь, колдун? - оскалился он. – Ты увидишь и узнаешь, всё незримое простому человечьему глазу. С эти даром, в могуществе твоём, тебе не будет равных!»
«Могущество, - повторил я про себя, - именно ради него я пожертвовал собственной душой; именно из-за него, я сейчас здесь. О нём водят слухи и слагают легенды, а Дьявол дал мне его и сейчас предлагает ещё больше».
Я потянулся к раскрытой ладони. Осклизлый шарик глаза тускло переливался. Без раздумий, я схватил его и, вообразив недоспелое яблоко, зажмурившись, проглотил.
«Тебе достанет смелости услышать о чём шепчутся мертвецы, лёжа в холодных могилах?» – спросил юноша, вытащив из-за пояса блестящий кинжал.
«Думаю, они многое смогут мне рассказать».
«Правда, - кивнул он, - однако, не всяком уху доступно услышать голос смерти; различить слова в криках птиц и рычанье зверья; узнать, что за речь таиться в плеске воды и шелесте ветра».
Замолчав, он пристально посмотрел на меня. Рука, сжимавшая кинжал дрогнула и тут же, резко размахнувшись, он одним ударом отсёк себе ухо, и бросил его к моим ногам. Уже предвидя, какая просьба последует за этим, я быстро поднял его, и, не рассматривая, сунул в рот. Юноша коротко улыбнулся, отирая окровавленный кинжал.
Красавица, до того молча наблюдавшая за нами, вдруг встала и подошла ко мне. По-прежнему не говоря ни слова, она опустилась на колени, так что я мог ясно видеть её лицо: белая, как снег, кожа без изъянов; глаза цвета ночи; тонкие дуги бровей. От её тела исходил какой-то болезненный жар; она потянулась ко мне и чёрные локоны защекотали по щекам. Её губы коснулись моих. Я почувствовал, как рот наполнился кровью, и что-то мягкое проскользнуло мне в глотку. Я едва не упал на землю, силясь не выблевать собственное нутро. Женщина тут же отпрянула, обнажив красные зубы. Она откусила себе язык.
"Впредь, никто не посмеет перечить твоему слову", - прозвенел её голос из ниоткуда.
Отдав последний дар, дьяволовы посланники вскочили на неосёдланных лошадей, и вцепившись в гривы, умчались прочь. Костёр догорал. Тьма вокруг становилась всё гуще и, наконец, погасила последний уголёк.
Я вновь был в доме Себастьяна. Он пришёл на рассвете, но я не спал, так и просидев, не смыкая глаз, до его возвращения.
С того самого дня всё стало иначе.
III
За упорство, в желании постичь колдовское искусство, Себастьян щедро награждал меня, раскрывая такие тайны, даже упоминать о которых, для обычного человека, верная смерть. Когда же мне не давалось постичь его слов, и все мои попытки оканчивались неудачей, он наказывал, оставляя меня на несколько дней без крова и еды, вынуждая вновь попрошайничать. Тем самым он напоминал мне о прошлом, к которому я вернусь, если не буду старательным учеником. Каждый раз, после нескольких дней бесполезных скитаний, измождённый и продрогший, я стучал в его дверь, готовый упрямо внимать каждому слову и повторять его столько, сколько он прикажет. Иной раз, что бы выкрасть себе ещё хоть немного времени, я оставлял сон, упражняясь в умениях заклинать и пророчить. Так прошла зима, а едва весенние воды подтопили порог, мы покинули город.
С котомкой, набитой хлебом и сыром, и с флягой вина, мы шли целый день по размытой дороге. Вокруг лишь пустая равнина, а где-то вдалеке, точно хребет огромного зверя, ломаные очертания гор. Я впервые был в здешних краях. Себастьян ничего не объяснял, повторяя, что мне следует быть терпеливей, и как только мы доберёмся до места, я всё узнаю сам.
К вечеру дорога свернула в крохотное селенье. Себастьян замедлил шаг и обнюхивая воздух точно дикий зверь, стал переходить от хижины к хижине.