Последний день, когда я видел Себастьяна, как и первый, вновь пришёлся на зиму. Утром мы остановились на постоялом дворе, по дороге в Трир. Увидев нас, хозяин, не раздумывая предложил лучшие комнаты и еду. И ещё бы, закутанные в меховые плащи, верхом на гнедых кобылицах с золочёной сбруей, мы и впрямь походили на зажиточных странников, хоть наши платья и лошади, были всего лишь подарком одного богача, который давеча продал душу за место в купеческой гильдии. Желая заполучить как можно больше монет, трактирщик не скупился на лесть, поднося нам горячее пиво и жареных голубей. Проговорив весь день и весь вечер о том, что ждёт нас в Трире, мы съели всё мясо. В январские холода аппетит был поистине звериным, а терпкий хмель распалял его ещё больше.
«Мы уйдём на рассвете», - сказал Себастьян перед тем, как я оставил его. Близилась ночь. Ноги с трудом довели меня до кровати. Я быстро уснул, успев подумать какое славное пиво здесь варят и от чего бы нам завтра не наполнить им фляги в дорогу.
Утром за окном бушевала метель. Колдуна нигде не было видно. Постель в его комнате стояла не тронутой, и хозяин сказал, что расплатившись, тот уехал ещё за темно. Бросившись в стойло, я нашёл там лишь свою лошадь. Себастьян бесследно исчез. Ворожба подсказывала мне, что его не было ни среди живых, ни среди мёртвых. На колдовских пирах, его имени больше никто не упоминал; я не встречал его следов ни в городах, ни в селеньях; не слышал о том, чтобы к кому ни будь в дом наведывался похожий на него человек. Он не умер, в этом я мог поклясться, но где тогда обреталась его плоть, известно лишь одному Дьяволу.
Со временем я оставил все попытки его отыскать. В достаточной мере овладев своей силой, я более не нуждался ни в покровителе, ни в учителе. Отныне, живя безбедно, мой разум занимали вершины, которых мне ещё предстояло достичь. Вершины, с которых моя власть поглотит лежащий у их подножия город, ведь я пожелал заполучить себе Кёльн.
Хитростью и обманом, проклятьями и наговорами, множеством ни в чем не повинных жизней, моё слово в этих землях стало непреложным законом. Знать надеялась водить со мной дружбу, а простой люд - получать благословения в дни священных празднеств. В ту пору многие прислужники Дьявола решили, что я от Него отвернулся, ведь отныне, ставший епископом Кёльна, я не снимал креста. Признаться, тогда я узнал, что и среди подобных мне, есть немало глупцов, пусть даже наделённых силой. «Неверный духовник, куда большее зло, нежели честный отступник», - всегда повторял я, пытавшимся уличить меня в предательстве. Ведь я не свершал христианских обрядов искренне, никогда не думал о Боге и не взывал к нему. Молитвы были для меня лишь пустыми словами, но мне верили, как верят всякому носящему звание или титул.
Так прошло много лет. Жизнь в епископском дворце была мне по нраву, как в один день, за блеском своего богатства, я обнаружил дряхлого старика. Время меня не щадило, но старость поразила не только тело, она изменила мой разум. Всякий раз, глядя на свои седины, я чувствовал страх - близость расплаты, за то, что я сделал когда-то, была неотвратима. Куда бы я не шёл, мысли о ней настигали всюду. На шумных пирах и даже во сне, я больше нигде не был свободен, от того чтобы не думать о собственной смерти и том, что случится после. Тогда, впервые за долгое время, я усомнился в избранном пути. Мне было жутко даже представить в какие страдания Ад ввергнет мою душу, а это точно случится. И нет, не за погубленные жизни, но за клятву, принесённую той ночью в рыбацкой лачуге, ведь последняя жертва колдуна, всегда он сам. Тогда я часто вспоминал Себастьяна, но ещё чаще, корил себя, за то, что однажды согласился пойти с ним. Была ли то внезапно заговорившая во мне совесть? Вовсе нет. Меня пожирал мучительный страх. День ото дня он глодал мой рассудок, покуда я силился его побороть. Я знал, колдовство не сможет избавить меня от смерти, и тогда я отчаянно понадеялся облегчить участь своей душе. Я позволил себе обратиться к Богу. Тому самому, чьё имя я всячески поносил, теперь он был нужен мне по-настоящему. Я решил говорить с ним, разумеется, всего лишь в молитвах, которые он оставлял без ответа, но даже так, эти слова придавали мне сил. "Быть может, он всё же слышит меня", - думал я и вместе с тем страшился гнева, который Дьявол обрушит на меня, прознав об этом.
Вскоре так и случилось. Я крепко занемог. Все лекари были бессильны. Потчуя меня отвратительными снадобьями, от которых выворачивало нутро, они надеялись выгнать болезнь из тела, но видя, что всё бесполезно, сами начинали уповать на провидение. Я тоже думал о нём, сжимая в руках распятье. Когда же за окнами опускалась ночь, в моей памяти вспыхивало пламя колдовских костров. Как же сладка когда-то мне была та жизнь и сколь мучительна сейчас. Много ли может прикованный к постели калека? С тех пор, как недуг меня обездвижел, я по-настоящему возненавидел этот мир и все его радости, вкусить которые больше не мог. Я возненавидел своё бессилье. Дьявол презрел меня за трусость перед собственной участью, а Бог был глух, как и прежде. Предвижу, для такого грешника как я, у него никогда не найдётся милосердия. Я лежу в холодной постели, в ожидании скорой смерти и кажется, уже слышу её шаги