Степенным.
И вообще вести себя прилично.
Нам вот это уже второй день кряду твердят. И Татьяна закатывает очи, всем видом своим показывая, сколь мало она верит в нашу способность вести себя прилично.
Пускай не верит.
Главное, в город взяла. И даже мнением моим, что удивительно, поинтересовалась, позволив из сотни атласных лент выбрать две на свой вкус, а ещё перчатки, платки и целую склянку бусин.
— От рода мы подарим нефритовую брошь, — сказала она тогда. — Но, думаю, ей будет приятно получить что-то и от тебя.
Ага.
Наверное.
Я бы сам до такого не додумался. И потому совершенно искренне сказал тогда:
— Спасибо.
А Татьяна кивнула, показывая, что услышала. И потом уже бодро командовала процессом упаковки, затянувшемся едва ли не на час. Ну да, шёлковая бумага, какие-то цветочки, лепесточки, коробки, банты… в общем, ну его.
А теперь вот мы стоим.
На крылечке.
Дед.
Рядом Татьяна в тёмно-синем платье с белым воротничком. За дедовым плечом — Тимоха, который ради этого случая взял-таки трость, явно решив, что лучше уж она, чем кувырок со ступеней, если нога вдруг подведёт. Ну а чуть в стороночке мы с Метелькой.
Я пытаюсь таращиться в никуда, надеясь, что вид имею в должной мере торжественный и благообразный. Жесткий воротничок рубашки сдавил шею. Накрахмалили его до состояния дерева, причём нешлифованного. Пиджак сидит хорошо, но дышу я всё одно с опаскою. Метелька за спиной едва слышно ворчит что-то про дурные игрища и про гостей…
— Доброго дня, — дед спускается навстречу генералу и жмёт протянутую руку. — А вы, как всегда, прелестны…
Генеральше руку целуют. И чего-то там ещё говорят.
Она отвечает.
Слушать это не особо нужно, но слушаем. Улыбаемся. И заслуживаем похвалу:
— Мальчики изменились чудесным образом, — генеральша даже руками всплеснула. И камешки на пальцах её заискрились. — Вот что значит обрести дом…
— Савка! — Сиси, которую Матрёна вела под руку, сумела вывернуться. И бросилась навстречу. Взметнулись кружевные юбки, ленты, что-то там ещё, хрупко-воздушное и нежное. — Ты совсем живой! А я говорила, что не помрёшь…
Сиси споткнулась и, взмахнув руками, почти рухнула на дорожку.
Тень успела.
Она вынырнула, подхватывая малышку, и та вцепилась в длинную шею. Чтоб тебя…
— Хорошая… — детские пальчики безо всякого страха вцепились в клочья тьмы. — Ох ты ж боже ж ты мой, чутка не упала…
Причём последнее она сказала до боли знакомым тоном.
— Сиси! — генеральша чуть нахмурилась. — Матрёна, мне казалось…
— Дети, — дед позволил себе улыбнуться. — Порой мы забываем, что это просто дети… пусть погуляют. Вон, в саду. Погода хорошая стоит…
Анчутков ненадолго задумывается.
А вот генеральша не рада. Визиту ли, помолвке, погоде… хрен поймёшь. Но не рада. Нет, она улыбается такой вот профессиональною светской улыбкой — в том мире я успел их повидать — но я ощущаю… что-то не то.
— И вправду, — соглашается генерал. — А то Сергей весь извёлся прямо… идите уже, пока мы там… о делах переговорим.
И рукой взмахивает. По лицу генеральши скользит тень недовольства, и я уверяюсь в своих предположениях: эта затея ей не по нраву.
Категорически.
— Деда сказал, что ты мой жених теперь, — Сиси сама берет меня за руку и заглядывает в глаза.
Чтоб вас…
Ну не укладывается такое в моей голове. Какой, на хрен, жених. Она ж ребенок. Ей бы в куклы… и Савка… Савка — ладно, по местным реалиям он почти взрослый уже. А эта пигалица… не воспринимаю.
Вот не воспринимаю и всё.
Есть в этой затее нечто глубоко ненормальное, противное моей прежней натуре. И дело даже не в том, что о нашем согласии не спрашивают, скорее просто вот…
— Жених, — отвечаю и, чуть склонив голову, говорю. — Если ты согласишься стать моей невестой.
— Соглашусь, — Сиси говорит это важно и громко. А потом добавляет. — А Матрёна сказала, что таких женихов, как собак… и что выбирать надо с толком…
Генерал, кажется, споткнулся. Всё же далеко уйти они не успели. А Матрёна краской залилась и взгляд её недобрый упёрся в спину. Ну да, кто ж ещё виноват. Я, тут и гадать нечего.
— Как вы? — Серега пытается держаться по-взрослому, подозреваю, не желая вызвать недовольство наставника, который не собирается оставлять нас наедине. — Я волновался. Мне сказали, что ты выздоравливаешь, но…