— Савелий, — произнёс Тимоха с укоризной. — Тань… на самом деле он прав. Лучше, что до свадьбы всё выяснилось и прояснилось, а так бы… зачем тебе муж, который вот так готов взять и бросить?
— После свадьбы он бы не посмел, — произнесла Татьяна, правда, не слишком уверенно. — Клятвы…
— Любую клятву можно обойти. К тому же брак не в церкви заключали бы, а в дела охотников Синод принципиально не вмешивается. И да, пусть о разводе и не объявил бы, но что бы помешало отослать тебя куда подальше?
По поджатым губам, которые всё-таки подрагивают, вижу, что прав Тимоха.
И да, прав.
Отослать. А там, глядишь, ещё один несчастный случай. Грибов там объелась или утопла от тоски душевной. При общесемейном анамнезе никто б и не удивился.
— Или ты его так любила? — уточняю на всякий случай и получаю возмущённый взгляд.
— Я его видела два раза!
— Ну… порой и того хватает…
— Я приличная девушка!
— Не сомневаюсь.
— Тимоха, скажи ему, что…
— В общем, ты его не любишь, — снова перебиваю сестрицу. — Он тебя тоже. На подвиги ради твоих прекрасных глаз он не готов, а подставить вполне может. Кроме того, жадный и мелочный, раз уж подарки назад требует. Вот и чего огорчаться-то?
Татьяна чуть нахмурилась.
А потом буркнула:
— Обидно… все ведь скажут, что это я виновата.
— В чём?
— В чём-нибудь… придумают… — она обняла себя и тихо спросила: — Кто теперь с нами вообще захочет связываться.
— Анчутковы?
— Если ты про своего приятеля, то он слишком молод. Я столько ждать не смогу. Я и так почти перестарок уже…
По местным меркам. И рассказывать, что в тридцать лет женская жизнь только начинается, смысла нет.
— Ну… если сильно замуж охота, — я бочком отодвигаюсь к лестнице. — Можно за Еремея сосватать.
— Чего⁈
Остатки слёз высыхают мгновенно.
— А что? Человек он взрослый. Степенный. И в курсе твоих особенностей. К тому же сам говорил, что хочет невесту подыскать. Какую-нибудь не сильно притязательную девицу из благородных…
Гогот Тимохи заглушает возмущённый писк. И в меня летит клочок темноты, который Тень подхватывает в прыжке. А вот от атаки клокочущего сокола уклоняется, ныряя под комод.
Оттуда уже и до лестницы.
И вниз.
И в гимнастический зал вваливаюсь, задыхаясь от смеха.
— Чего? — Метелька уже тут и вон, руками машет. — Случилось чего?
— Ага… случилось.
— Чего? — теперь в голосе любопытство, а я закрываю дверь и прижимаюсь к ней спиною. Не знаю, спасёт ли… хотя… спасёт. Сейчас Татьяна вспомнит, что в отличие от некоторых, она — девица благородная и хорошо воспитаная, а потому не подобает ей носиться за младшими братьями.
Даже если очень хочется.
— Сватал… Еремея за Татьяну.
— Чего⁈ — надо же, одно слово, а сколько разных интонаций.
— Очень обрадовалась.
— А дверь ты держишь, чтоб радость сюда не добралась? — уточнил Метелька и гыгыкнул, так, громко.
— Явился… — не знаю, слышал ли Еремей наш разговор, но затрещину я получил увесистую. Если б Татьяна видела, сочла бы себя полностью отомщённой. — Что-то вы, барин, ныне разленились…
В общем, лень из меня в этот раз выбивали с особым усердием. Метелька и тот сочувственно поглядывал, но не вмешивался.
Усвоил, что себе дороже.
— Еремей… — к концу тренировки я держался на ногах исключительно благодаря упрямству и стене, в которую упирался обеими руками. Руки дрожали. И не руки. И всё-то тело ныло, предупреждая, что надо бы его поберечь.
Поберегу.
Вот… разгребусь со всем как-нибудь… когда-нибудь… и сразу начну себя беречь со страшной силой.
— Еще говорить можешь? — Еремей глянул с насмешкой.
— С трудом… другое… тут… ты можешь оружие достать? Так, чтоб тут… ну… никто…
Сейчас вокруг зала кружит тень. И людей поблизости она не чует. Вот только это ещё не гарантия. Артефакты же бывают. Разные. Всякие. А я не настолько самоуверен, чтобы полагать, будто она или вот я все найдём.
— Тишком?
Еремей глянул на Метельку, который усевшись на полу, прислонился к стене.
— Тишком, — подтверждаю.
А можно ли самому Еремею верить?
Хотя… пожалуй, что ему я поверю больше, чем кому бы то ни было, кроме родни.
— Что-то затевается?
— Скорее чуется, — я потёр шею. Кажись, потянул и завтра ныть будет. — Неладное… Тимоха согласен. Помолвка эта… многим будет не в радость. Тут есть одно место…
— Схрон?
Улавливает на лету.
— Да. Там… Тимоха кое-какой еды притащил. Одеяла, чтоб пересидеть, если вдруг…
— Гвардия, конечно, маловата, но прямо лезть — это так себе, — Еремей, к счастью, понимает с полуслова. Да и разубеждать меня не спешит. Скорее застывает, задумавшись ненадолго. — Метелька… ходь сюда.
— Чего? — Метелька вскакивает — к этому времени мы оба усвоили, что такие приказы надо исполнять быстро и со всем возможным рвением. Желательно ещё и радость демонстрируя.
— Того… на кухне бывал?
— Ну…
— И не только. Да не бойся… слышал чего?
— Чего?
Эти их «чегоканья» крепко на нервы действуют. Никак крупицы приличных манер, сестрицей брошенные, прорастают.
— Не знаю… о чём болтают?
— Ну… так… о всяком… что вороны кружились третьего дня. И ещё молоко прокисло. Стало быть, тварь какая-то добралась. Собираются на молебен…
— Все?
— Ну… так-то… кухарка точно, ещё помощницы её две. Горничные… — Метелька загибал пальцы. — Их экономка повезет. Из лакеев будет… там же ж не просто, там же ж праздничная служба, перед началом малой четыредесятницы[1], будет.
Чего?
Твою ж… прилипчивое какое.
— Пост это, который перед Рождеством, — Еремей оглаживает усы. — Стало быть…
— Ага! Там ещё вроде или архидиакон прибыть должен, или даже сам патриарх! Но думаю, патриарх не поедет. Чего ему в Городне делать-то? А вот кого послать — это могёт. Тётка Устинья говорила, что служба будет красивая. И в прошлым годе хозяин всех не только отпустил, но и машины дал…
А в этом?
Мы с Еремеем переглянулись.
— Я так понял, что их каждый год отпускают. Ну, грехи замаливать. И на Рождество ещё. И перед Пасхой. На Пасху…
Понятно.
Мы-то иной веры, но люди в доме большей частью христиане. А здесь к вере относятся совсем не так, как в старом моём мире. Что и понятно. Тут она куда более… близка? Материальна?
Не в этом суть.
Главное, что время-то больно удобное. Дом опустеет… нет, гвардию в полном составе, конечно, никто не отпустит. Но количество охраны уменьшится. Посторонние… если и есть чужие шпионы, а они есть, в этом я с Тимохой полностью согласен, то самое время их из-под удара вывести. Если кто-то свалит перед нападением, это будет заметно. А вот когда все и по очень вескому поводу.
— Чтоб вас… — матерится Еремей с душой, а главное, очень тянет присоединиться. Но молчу. Детям здесь ругаться не стоит, во всяком случае в непосредственной близости от тяжкой руки наставника.
Когда ж я уже вырасту-то?
— А может… в гости? — Метелька потёр затылок. — Тоже в город… вон, к твоей невесте. Серега ж приглашал? Бал там…
— Рождественский, — я пытаюсь сложить в голове. — Бал — рождественский. А до него — пост. И перед постом этим служба? Так?
Кивают оба.
— До Рождества, подозреваю, нам дотянуть не позволят. Чем больше времени, тем сильнее мы можем стать. Вдруг да Анчутков ещё людей даст или чего другого придумает. Нет, до Рождества ждать не будут. А ехать? Без приглашения?
Не принято.
Да и как-то… не уверен я, что это остановит. Дед говорил, что в доме нас достать тяжко, а вот вне его… и не вышло бы так, что этой поездкой в гости мы подставим Анчутковых. Ладно, взрослые, но дети же… нет, не выход.
— Надо с дедом говорить.
— И в город съездить, — соглашается Еремей презадумчиво. — Видел я тут одного старого знакомого… торговлей пробивается. Думаю, поможет…