Слим сторговался с одним из своих пациентов за лечения впросшего ногтя на ногу борова. Он нарезал мясо на толстые ломти и пожарил голубиные яйца. Все сидят и ждут с жестянками наготове, истекая слюной, усевшись по ближе к скворчащей сковороде. Траккер тоже рядом ошивается у ноги Слима. Он не спускает глаз со Слима, пока тот переворачивает мясо на сковороде и на яйца капает жир. Его нос дергаетца. Слюни свисают длинными плетьми.
— Голоден, а, дружок? — спрашивает Слим. — Не беспокойся, здесь на всех хватит, и на людей и на животин. Никогда не слышал прежде о прирученных волкодавах. Да и не слышал, штобы у кого-нибудь из них были голубые глаза. Он у вас еще щенком появился?
— Нет, — говорит Эмми. — Он принадлежал нашей подруги Мёрси, но мы думаем, што она, наверное, померла.
— Што тут скажешь, все мы когда-нибудь умрем, — замечает он. — Остаетца только надеятца, што смерть наша будет приятной. Одни хотят уйти в блеске величия и великолепия, как само солнце. Другие молятца, што уйдут во сне. О таких вещах начинаешь задумыватца, когда достигаешь моих лет. Знаешь, когда бы я хотел умереть?
— Когда? — спрашивает Эмми.
— В своё двадцатиоднолетие, тихой летней ночью, на берегу речушки. Лежа, с прекрасной девушкой в своих объятьях. И она бы говорила мне, что любит. В момент истинного счастья.
— Звучит здорово, — говорит Эмми.
— Лучшее мгновение в жизни, которое я так и не познаю, — говорит он. — Порой, все идет так, как идет. Ладно, налетай. В очередь, не толкатца.
Все тут же вскакивают на ноги, бормочут спасибо, а затем не слышно ничего кроме скрежета ложек о металл, пока мы сметаем то, што приготовил Слим. Я пытаюсь вспомнить, когда же ела в последний раз. И не могу. Мой живот урчит от удовольствия. Когда мы заканчиваем с мясом и яичницей, то пальцами собираем што осталось. Эмми поднимает свою жестянку и начинает с чавканьем слизывать остатки.
— Эмми, как не стыдно! — восклицает Лью. — Ты же девочка, а не животное, не уподобляйся зверью. Ну и ну!
Именно этим же занимался и Слим. Он замер, когда Лью отчитал Эм. Он подмигнул ей и они оба виновато улыбнулись друг другу. Мы все поставим наши жестянки на землю. Траккер прошелся по кругу, отполировав их своим длинным розовым языком.
Неро уже поймал себе мышь. И одним махом проглотил жертву, та и пискнуть не успела. А потом быстро заснул на ветке у нас над головой, уткнувшись головой себе под крыло.
— Спасибо за еду, — говорю. — Это мило с твоей стороны, учитывая обстоятельства.
— Даже разбойники могут проголодатца, — говорит Слим.
Он вытягивает ноги и усаживаетца поудобнее в своем лежаке и начинает прутиком ковырятца между зубами.
— А ты часто сталкивался с разбойниками? — спрашивает Эмми.
— Впервые, — говорит он. — И это в половину не так плохо, как могло оказатца. Я рад компании. Моисей не очень-то разговорчив. Неа, несмотря на такое наше не простое начало, этот глупый старик вполне доволен.
— Так вот значит кто ты? — говорю. — Глупый старик?
Он смотрит на меня своим глазом. Бесцветным. Спокойным.
— Не настолько, штобы не понять, што ты не хочешь, штобы Тонтоны про него прознали, — говорит он и кивает на Томмо. — Глухой-то паренек не в безопасности. Если они его поймают, то убьют.
Томмо краснеет и стискивает челюсть.
— Никто не позволит схватить Томмо, — говорит Эмми. — Да я всех их прикончу, если хоть один волосок упадет с его головы! Если они хоть пальцем к нему прикоснутца!
Она собирает жестянки, штобы помыть.
— Вот это сила духа. Да у нас тут, сынок, суровая воительница.
— Я тебе не сынок, — отвечает Томмо. — И сам могу за себя постоять.
— Да кто ж сомневаетца. А теперь... могу сказать, што вы трое родня. — Слим тычет пальцем в меня, Эмми и Лью. И Рыжая...надо быть слепым, штобы не заметить, што вы глаз друг с друга не сводите. — Он смотрит на Лью и на Маив. — Да ладно вам краснеть-то, — говорит он. — Разберитесь уже с этим. Жизнь слишком коротка. Уволокли её уже в кусты, друг мой, и сделай своей. Если ты этого не сделаешь, то сделает кто-то другой. Черт подери, да я бы сам с ней позабавился. Если ты весь такой нерешительный. Ха ха! Ну, што скажешь, Рыжая? Ты и я.
— Заткни пасть! — гаркнул Лью и убийственно посмотрел на Слима. Его щеки раскраснелись в пылу.
Слим хихикает и шлепает себя по коленям.
— О, да я попал прямо в яблочко! Прости, подруга, но ты не в моем вкусе, Рыжая. Мне нравятца пышнотелые цыпочки, штобы было за што ухватитца. — Слим поворачиваетца к Томмо. — А, што до тебя...ты мне очень интересен. Ты здесь никому не приходишься родственником, ты ни на кого из них не похож. Однако, ты чертовски красивый паренек. Вырастишь настоящим сердцеедом. Как только я тебя увидел, то понял, што ты мне кого-то напоминаешь. Так кто тебя родил?
Эмми выкрикивает с того места, где стоит и моет хвоей едовые жестянки.
— Его папа мертв, — говорит она. — И мама. Это было давно, но он не любит об этом говорить.
Слим наклоняетца вперед и через костер всматриваетца в лицо Томмо.
— Я никогда не забываю лиц, — говорит он. — Не могу себе этого позволить при своей работе. Я должен помнить с кем умел дело напрямую, а с кем в обход. Ха! Если я хоть раз кого увижу, запоминаю навсегда. Форма лица, челюсти, носы, глаза. Ух, уверен, я кого-то такого похожего видел. Ни по работе, а в своих путешествиях...
Томмо поднимаетца на ноги.
— Мой папа мертв! — И усаживаетца на землю у подножья дерева. Он поворачиваетца к нам спиной. До нас доноситца, только слабый шепот.
Слим качает головой.
— Не хотел расстраивать парня. Хотя..нет, блин, не вспомнить. Ладно, фигня, рано или поздно вспомнитца. — Он поднимаетца на ноги. — Ну, думаю, я чутка вздремну. — Он ковыляет к Космику и залазит в него. Остаемся только я, Лью и Маив. Поляну освещает сияние оранжевой луны.
Маив сидит в медном озере лунного света и глядит на огонь. Она светитца. Она блестит. Её кожа, глаза, волосы. Кажетца, будто она соскользнула на землю вместе с лунным светом. Она выглядит такой ненастоящей. Такой неземной. Я гляжу на Лью. Он наблюдает за ней. И..госпади...
Его лицо.
От выражения его лица у меня перехватывает дыхание.
Безнадежная тоска.
Беспомощное стремление.
Он бы также лег у ее ног и оголил горло.
Маив поворачивает голову. Их взгляды встречаютца. Они продолжают смотреть друг на друга. Воздух замирает.
Я знаю, што это не правильно наблюдать за ними. Но я не могу перестать. Я никогда раньше не видела Лью таким. Сердце открыто. Он ничего не скрывает.
Он первым отводит глаза. Он замечает, што я наблюдаю за ним и закрываетца. Меня пронзает острая боль. Прямо до рези в животе. До тяжести в груди. Я чувствую эту боль разумом. Она пронзает меня словно острый нож.
Мы ведь с ним разорваны на части, Лью и я.
Мы больше с ним не цельные. Ни он. Ни я.
И это заставляет меня задуматца.
Это заставляет меня гадать.
Вот как он себя чувствует, когда смотрит на меня с Джеком? Я тоже также смотрю на Джека, как Лью на Маив?
Беспомощно.
Дыхание перехватывает.
Безнадежно.
Я бегу. По длинному, темному коридору. Факелы освещают мне путь. Они отбрасывают неровные тени, а кто-то шипит и шепчет мое имя.
Саба.
Саба.
Оно прикасаетца к моей коже. Порыв холодного воздуха. Голос настолько темный и глубокий. Сердечный камень теплый в моих руках. Это значит, што Джек недалеко.
Я взбираюсь по лестнице. Вверх по каменным ступеням.
Саба, Саба, Саба.
Снова слышица голос, поглаживающий меня по спине. Я знаю его. Так хорошо знаю. Он поселился у меня внутри. Глубоко внутри.
Я хватаюсь за сердечный камень. Жди меня, Джек. Когда стены шепчут Саба, я взбегаю вверх по лестнице. Затем я уже наверху. Стою перед деревянной дверью, старой и страшной.
Держа в руке горячий сердечный камень.