Договорив, она упорхнула в прихожую и оттуда донёсся терпкий запах её духов и звуки папиного пения. Папа всегда напевает, набрасывая пальто на мамины плечи.
– Волька, присмотри за Митрием Николаичем и оставайся у нас до завтра, уже поздно, – плотно пробасил он.
Через минуту в прихожей хлопнула дверь и в квартире остались только мы с Волькой, да муха, что жужжала на стекле, радуясь, что её не хлещет дождевыми струями по ту сторону окна.
Я посмотрел на суп в тарелке. Какие невыразимо скучные макаронины вяло переплетаются с соломкой давно умершей моркови! Есть было совсем не интересно. Как и жить.
– Пойдем, Волька, готовиться к контрольной и спать, – я с трудом встал из-за стола, проехавшись животом по его поверхности, словно был толстым и направился в комнаты. Жёлтый свет люстр показался мне восковым, как щеки покойника. Я изо всех сил старался думать только о контрольной.
– У меня контрольной нет, а ты и так ботаник, каких еще поискать! Для чего тебе готовиться? Дождь перестал, айда кататься, на бульваре сейчас никого не будет! – отозвался Волька.
Я оглянулся и посмотрел в окно. Быстрые капли ручейками бежали по стёклам, но вдали уже забрезжило солнце. Закатные лучи радугой вставали над городом. Муха успокоилась и заснула.
Там, за окном была свобода. Но муха предпочла ей тепло и комфорт нашей квартиры. Из которой меня тянуло на улицу. Но как можно ослушаться того, что говорят родители?
– Волька, прекрати, ты же знаешь, что мне нельзя ходить на бульвар, даже с тобой. А тем более на роликах! Нас могут сбить машины и что я тогда скажу родителям?
– Ох, вечно ты со своими родителями! Они не вернутся домой раньше полуночи, а мы до этого часа успеем весь город обкатать два раза! И с каких это пор у нас машины по бульварам ездят?! Ты что, по проезжей части ездить собрался? Переход как-нибудь перейдешь, слава богу, глаза есть! Или я переведу, если вдруг ослепнешь, – решительность в голосе Вольки подмывала меня согласиться, но я, как обычно, держался. Перед глазами стояли апплодирующие зрители и парящий над рампой я. А там, позади толпы, большие и синие Олины глаза, смотрящие только на меня одного.
– Волька, это невозможно, ты же знаешь...
– Невозможно, говоришь? А променять живого человека на контрольную возможно?! Думаешь, я не вижу, как ты тоскливо на Климкину смотришь, пока она не видит? А почему она не видит? Да потому что ей смотреть не на кого, вот почему! В тебе же нет ничего привлекательного, кроме прилежной учёбы да извечной вежливости!
– Извечной вежливости?! Я математичку вчера мысленно ослицей обозвал, если хочешь знать! И тебя могу ослом обозвать, если продолжишь со мной так разговаривать! Я живой человек, такой же, как все! Просто в отличие от тебя, я ещё думаю о родителях, а не только о собственных желаниях! Но сегодня я хочу и пойду кататься на роликах и оставлю родителям записку!
– Ты? Записку? И пойдем на бульвар? Ну-ну! – Волька сел на стул и стал ждать, вид у него был насмешливо-недоверчивый.
– Именно записку! – я порывисто подбежал к письменному столу и рванул бумагу с ручкой так, что чернила окрасили запястье синим. Пригвоздив бумагу к столу, чтобы не убежала, я с силой начеркал: “Ушёл на бульвар кататься на роликах с Волькой. Машины меня не собьют, я не слепой. Если что, звоните, Д.”
Положив записку под блюдце на стол в кухне, я прошел в прихожую одеваться.
– Дела-а-а... – восхищенно присвистнул Волька и направился за мной.
Мы достали пыльную коробку с роликами, подаренную мне Волькой в прошлом году на день рождения и стали меня снаряжать. Кое-как спустив меня в лифте вниз, Волька оставил меня возле подъезда – ждать, пока он сходит к себе и переобуется.
– Посиди лучше здесь для экономии времени, фигурист, – весело сказал он, – Я быстро! – и ушёл.
Я посмотрел ему вслед и оглядел двор. Впервые я был один на тёмной улице. Детская площадка выглядела одиноко и пустынно, почти тоскливо в фонарном свете. Но и смотреть на неё мне было весело! Спохватившись, что сплю, я провёл рукой по спинке лавочки – шершавое дерево тут же впилось занозой в палец и я понял, что всё происходящее – не сон. Я и впрямь иду кататься на бульвар! И скоро буду звездой, как Волька!
3
Ободранный локоть саднило, но какое мне до этого дело! Ветви бульварных вязов мелькали и махали ветвями мне вслед. А я проносился мимо, как вихрь, упоенный свободой ночного города! Как хорошо! Мы неслись с Волькой не сговариваясь, не останавливаясь и не выбирая маршрута. Волька улыбался и иногда начинал без причины хохотать. Я заходился хохотом вслед за ним и ощущал себя птицей – птицей, которой не нужно бояться летать!