— И что вам угодно, принц?
Хари присел на край стола:
— Соедините меня с Копенгагеном, хочу уточнить, что там прогнило в Датском королевстве. Но сначала прошу срочно связать меня с республиканским обществом «Молдова».
Зина щелкнула тумблером:
— Поленька, Кишинев, срочно.
— После смены я буду ждать тебя на старом кладбище, — сказал он, — даже если ты не придешь. Что, разумеется, исключено.
— Ox, Харитоша, — прошептала девушка и легонько провела ладонью по его лицу. — Бить тебя некому.
— Некому, Зиночка, — согласился Хари, целуя ее испачканные чернилами пальцы.
Ни Зина, ни Хари не замечали, что за ниш! следит притаившийся за окном Сеня. Поодаль от него с электрогитарами наготове стояли Бузилэ и бульдозерист. Шнуры от гитар тянулись к щиту трансформатора, на котором были нарисованы череп и кости. Видно, трио собиралось дать очередной концерт по Зининым заявкам, но после всего увиденного и услышанного Сеня пришел в ярость. Он затравленно озирался, не зная, на чем выместить обуревавшие его чувства. Его взгляд упал на мотоцикл Хари. Он подошел к нему и хотел пнуть ногой, но едва размахнулся, как на мотоцикле оглушительно завыла сирена. От неожиданности Сеня попятился, а потом дал деру. Сирена умолкла. Из диспетчерской выглянул Хари:
— Что такое?
— Репетиция, — сказал Бузилэ и взял на своей электрогитаре аккорд, очень похожий на вой сирены.
Над дверью книжного магазина «Луминица» красовался гипсовый венок — близнец того, что украшал фронтон «храма Диониса». Георге поправил галстук и вошел в магазин.
Продавец, молодая статная женщина, разбирала новую литературу.
— Добрый день, — сказал Георге.
— Здравствуйте, — мельком взглянув на него, кивнула женщина.
Он подошел к полке подписных изданий, взял наугад одну из книг, полистал. Снова посмотрев на посетителя, женщина замерла, затем тщательно проверила свою безупречную прическу и с приветливой улыбкой подошла к нему.
— Гегель, работы разных лет, — прочел он на обложке. — Кто же это у вас гегельянец?
— Есть тут один, — еще шире заулыбалась она, — мош Данила, сторожем на винограднике работает. Хочу, говорит, хоть перед смертью уяснить, для чего я жил… Извините, вы, случайно, не Георге Калалб?
Он кивнул:
— А вы, случайно, не Анжелика Апостол?
— Откуда вы меня знаете? — удивилась она.
— Слышал, что в моем селе появилась красавица по имени Анжелика.
— Так вы, стало быть, сын мош Диониса? Ну и история! А я думала, вы просто однофамильцы…
— Да, ваш грозный муж моих стариков… даже не знаю, как и сказать…
Лицо Анжелики приняло решительное выражение:
— Не беспокойтесь, Георге… Дионисович, я ему-
— Зовите меня просто Георге.
— О, спасибо!… Не беспокойтесь, Георге…
— Можете на ты, — совсем раздобрел Георге.
— Право, я даже не знаю, что и сказать, — совсем растерялась от счастья Анжелика. Наконец собралась с духом. — Георге, ты… дашь свой автограф?
И протянула ему «Поэмы о любви». Георге щелкнул шариковой ручкой:
— С условием, Анжелика, что ты придешь к нам на новоселье.
Но заглянув ей в глаза, понял, что можно было и не ставить условий…
По улице прошла длинноногая старуха с десагой через плечо. Из десаги на мир обреченно глядели две гусиные головы. Когда старуха удалилась, из кустов вынырнул Ионел со своими товарищами и пошел по ее следу. Он присел возле мокрого места, где отпечатки опинок были особенно четкими, измерил линейкой длину и ширину следа и записал данные в блокнот. Товарищи глядели на своего вожака с восхищением, как «а настоящего следопыта, а фотограф Аурел сделал, конечно, несколько дублей.
Семья Апостол обедала. Зина лениво ковырялась ложкой в супе. Анжелика ела медленно, жеманно поднося ко рту накрахмаленную салфетку. Апостол, как всегда, спешил, ел одновременно суп и жаркое, запивая все это компотом.
— Желудок испортишь, Гриша, — сказала Анжелика.
— Что желудок, у меня шестнадцать тонн яблок портятся, — прочавкал Апостол. — А тут еще эти иностранцы!… Вот отвяжусь от них, повезу сам яблоки к Богданову и высыплю во двор, пусть гниют под его окнами!
— Не высыпешь, Гриша, — сказала Анжелика, — сначала покричишь, пошумишь, а когда охрипнешь, станешь ползать перед ним на коленях.
— Я! На коленях?!
— Тише, Гриша. Кушай, Зина, а то остынет… Tы же у нас молодец против овец, Гриша. Вот бедных стариков со свету сжить тебе ничего не стоит.
— Ты про кого, Анжелика?
— Про Калалбов, Гриша, про Калалбов.
— Калалбы? — ошалело смотрел на нее Апостол.
— Да, Калалбы, — подала голос Зина. — Тата, если ты их дом хоть пальцем тронешь, я уйду из дому.
Отец тряхнул головой: не почудилось ли ему?
— А я, — спокойно сказала жена, промокая салфеткой рот. — я из дома не уйду, но тебе, Гриша, жизни в этом доме не будет.
Апостол часто-часто заморгал глазами.
— Кстати, я приглашена к ним на новоселье, -
сказала Зина.
— Я тоже, — сказала Анжелика.
Теперь все трое удивленно смотрели друг на друга.
Стоял полуденный зной. Лавочка толстушки пустовала. Длинноногая оставалась на своем посту. К ней подкрался Ионел и прислушался. Она тихо посапывала и чмокала во сне губами.
Ионел присел у ее ног, осторожно развязал одну из опинок, вынул из кармана булавку и тихонько уколол старуху в лодыжку. Нога ее дернулась, и опинка оказалась в руках Ионела. Тот же фокус он повторил со второй ногой, но старуха так быстро хлопнула себя по укушенному месту, что Ионел не успел убрать руку, и удар пришелся по ней. Старуха крепко держала Ионела за ухо: — Поймался, пионер?… Вот чему вас в школах-то учат!
Тут она заметила, что пазуха у мальчишки слишком оттопырена. Не отпуская уха, она вытащила у него из-под рубашки пару новых спортивных тапок.
— Ага, — обрадовалась она, — уже разул кого-то?
— Они новые, — превозмогая боль, сказал мальчик.
— Значит, украл в магазине!
— Купил.
— Для кого же ты их купил?
— Для вас.
Ответ был неожиданный, и старуха опешила. Этим воспользовался Ионел. Приподнявшись на цыпочки, чтобы уменьшилась боль в ухе, он объяснил скороговоркой:
— Мы собираем для музея различные предметы старины, а ваши опинки, бабушка, являются уникальным экспонатом, потому что сохранились только у вас. Вот мы и решили реквизировать их, а взамен подложить, точнее предложить эту мягкую и прочную обувь.
Старуха отпустила ухо Ионела и стала рассматривать тапки. Затем присела на лавку, примерила их:
— А почему не подошел и прямо не сказал, мол, так и так?
— Не рассчитывал на вашу сознательность, — потирая ухо, признался мальчик.
Старуха зашнуровала тапки, встала и продемонстрировала великолепный бег на месте:
— Не рассчитывал, говоришь? Подожди здесь.
Она нырнула в калитку и вернулась с парой дамских сапожек типа «чулок»:
— Держи. Дочка прислала, а они жмут. Таких в нашем селе я больше ни у кого не видела, так что для музея сгодятся. И опинки забирай. А за тапки спасибо, в самый раз.
Ионел посмотрел на сапожки, вздохнул и вернул старухе:
— Нет, не подойдут. Они еще не стали достоянием истории.
Федор подошел к белой «Волге». Оттуда выскочил Вася. Они стали тискать друг друга.
— Здравствуй, Федя! — Здорово, Вася!
Вася похлопал Федора по лысине:
— Знаешь, почему я удрал с Чукотки? Я к буйной растительности привык, а там, видишь, даже волосы не растут.
— Зато дети растут, Вася, все трое уже выше меня. А ты все удельного князя возишь?
— Не говори! Ну а ты, Федя, не думаешь возвращаться?
— Да пока нет.