При каждом шаге лошади о колено мужчины постукивал подвешенный на правом боку тяжелый боевой меч легионера.
В нескольких футах за ним на сером грустном муле ехал приземистый широкоплечий человек с закрывающими затылок угольно-черными волосами и грубовато-хитрым лицом крестьянина. Его нежно-голубые глаза лениво оглядывали окрестности. Через спину мула был перекинут большой мешок, а на поясе мужчины висел обоюдоострый охотничий нож.
Первого путешественника звали Гай Валерий Сабин, второго — просто Корникс. Первому шел тридцать третий год, второму — двадцать восьмой. Первый до недавнего времени служил трибуном в Первом Италийском легионе в Лугдуне, второй зарабатывал на жизнь в качестве его слуги. Первый был римским всадником не очень знатного рода, второй — галльским земледельцем, которого судьба забросила далеко от родных мест.
Ночевали они в Аосте, в городской гостинице; на рассвете снова пустились в путь. Днем задержались на два часа в Стабуле, плотно перекусили и отдохнули в придорожном трактире. А потом продолжили свое неторопливое путешествие, равномерно, как клепсидра песок, поглощая милю за милей.
Сейчас уже близился девятый час вечера. Густо-черная альпийская ночь плотным одеялом спускалась с неба, цепляясь за горные вершины, накрывая перевалы и оседая в ущельях. Становилось прохладнее.
— Господин! — Корникс тронул пятками своего мула и поравнялся с лошадью Сабина. — Господин, мы, что, до утра так будем ехать?
— А тебе бы только поспать да пожрать, — буркнул римлянин. — Что там говорил тот парень в Стабуле? На тридцать восьмой миле, кажется, должна быть гостиница. Мы как раз проехали тридцать пятый камень.
Корникс вздохнул. Он не привык к длительным конным переходам, его ноги и задница уже совсем онемели.
Сабин чуть повернул голову и насмешливо посмотрел на слугу.
— Не будь таким хмурым. Лучше поблагодари богов, что этот день наконец-то заканчивается. Я с самого утра жду каких-нибудь неприятностей.
— Почему? — удивился Корникс. — По-моему, день как день. Даже вполне приятный.
— Шестнадцатое июля, — мрачно объяснил Сабин. — Самый несчастливый день в году.
— Разве? — хитро улыбнулся слуга, видимо, что-то припоминая. — По мне, то как раз наоборот.
— Тьфу, — со злостью сплюнул на землю римлянин. — Я и забыл. Ты же галл, и для тебя сегодня действительно неплохой денек. Четыреста лет назад твои предки здорово отлупили моих в битве у Аллии.
Корникс так распух от гордости, словно это он тогда командовал галльской армией.
— Да, было дело, — важно сказал он.
Сабин, страдая от уязвленного патриотизма, хотел достойно ответить, но ничего соответствующего в голову не приходило. Они уже проехали почти два стадия, когда трибун, наконец, нашел, что сказать.
— Зато потом Юлий Цезарь разделал вас, как боги тиранов. Мой дед служил у него и — будь уверен — многих галлов он отправил к Плутону. При осаде Алезии его наградили золотым венком, за то, что он первым поднялся на стены города.
— Мой дед тоже воевал с римлянами, — нахмурившись, произнес Корникс. — И тоже в тылу не отсиживался.
Трибун и слуга встретились глазами и вдруг громко расхохотались.
— Ладно, — весело сказал Сабин. — Во всяком случае, признай: римляне принесли вам больше пользы, чем вреда. Подумай только, если бы не мы, галлы до сих пор носили бы звериные шкуры и ели сырое мясо, что, не так?
Корникс хотел возразить, но потом только махнул рукой. Его хозяин был во многом прав: Рим действительно дал многочисленным галльским племенам цивилизацию, закон и порядок. Хотя, конечно, есть такая штука, как национальная гордость...
Его размышления прервал голое трибуна.
— Вон там какие-то огни за поворотом. Наверное, та самая деревня, о которой нам говорили в Стабуле.
— Хорошо бы, чтобы сюда тоже дошла римская цивилизация, — язвительно заметил Корникс. — И в гостинице нашлась бы нормальная постель и нормальная еда.
— Я тоже на это надеюсь, — усмехнулся Сабин и резче дернул поводья, заставляя коня перейти на рысь. — Давай поторопимся, поздно уже.
Клочья темноты наплывали со всех сторон, но пока еще можно было разглядеть дорогу. Через полчаса молчаливой езды всадники остановились у двери высокого каменного дома, над которой горели две оливковые лампы, и прочитали вывеску:
«Очаг Меркурия. Гостиница Квинта Аррунция. Добро пожаловать, путник, кто в ты ни был».
— Парень знает толк в рекламе, — буркнул Сабин.
Он спрыгнул с лошади и принялся разминать затекшие ноги. Из-за дома вдруг вынырнул низкорослый лысоватый мужчина.
— Хранят вас боги, — пробормотал он. — Вам что, поесть?
Корникс тоже слез со своего мула и начал отвязывать мешок правой рукой; левой он ожесточенно потирал онемевшую задницу.
— Ты хозяин? — спросил Сабин. — Приготовь ужин и постель. Мы остаемся до утра.
— Я не хозяин, — досадливо крякнул мужчина. — Подождите, сейчас позову.
И он снова скрылся за домом.
Через пару минут на крыльцо выкатился круглый, как шар, человечек с торчащими под прямым углом ушами и выпученными глазами.
— Добро пожаловать в «Очаг Меркурия», достойный господин! — радостно воскликнул он. — Откуда едешь?
— Дай нам поесть, — не отвечая на вопрос, приказал Сабин. — И комнату приготовь. Животных покормить.
— Как прикажете, — взмахнул руками хозяин. — Всегда рад служить достойному гостю. Только БОТ с комнатой...
— Что с комнатой? — нетерпеливо рявкнул Сабин. — Там у тебя так чисто, что ты боишься впустить римского всадника?
— Нет, господин, совсем нет, — испуганно затряс щеками Квинт Аррунций. — Как раз наоборот. Боюсь, что у меня не найдется подходящего номера для такого уважаемого гостя.
— Это как понять? — нахмурился трибун. — У тебя тут гостиница или эргастул?
— Шутишь... — вяло улыбнулся Аррунций и тут же спохватился. — Да понимаете, какая беда — вот прямо перед вами сюда заявились лугдунские купцы, их такая прорва, что пришлось отдать им все мои комнаты. А домик-то у меня небольшой, сами видите... Так что, для раба еще место найдется, но римскому всаднику мне просто стыдно предлагать то, что осталось.
— Сам ты раб, — буркнул Корникс, который с явным неудовольствием слушал эти переговоры. — Я свободный человек.
Сабин жестом приказал ему замолчать и долгим тяжелым взглядом пригвоздил Аррунция к стене.
— Значит, все занято?
Тот нервно облизал губы, косясь на меч трибуна и судорожно моргая веками.
— Ну, вы же не захотите спать на соломе в сарае?
— Конечно, не захочу, — резко ответил римлянин. — Далеко до следующей гостиницы?
— Пять миль, господин, — с готовностью воскликнул хозяин. — Клянусь Меркурием, я бы ни за что на свете не променял такого благородного человека на каких-то купцов, но...
— Ладно, — Сабин со злостью махнул рукой. — Дай нам пока поесть и вина. Там посмотрим.
— Сию секунду, — засуетился Аррунций. — Проходите в дом, пожалуйста. Лошадью сейчас займутся. Паллас! — закричал он в темноту. — Иди сюда, собака ленивая, быстро!
Из-за угла снова показался заспанный лысый мужчина.
Трибун окинул его критическим взглядом и кивнул Корниксу.
— Пойдем.
Мрачноватый длинный зал был где-то наполовину заполнен людьми. Мутно-желтое пламя светильников, развешанных по стенам, прыгало и металось из стороны в сторону под протяжным дыханием сквозняков. Пахло жареным мясом, подгоревшим жиром, чесноком, прокисшим вином и потом.
Сабин, окинув помещение брезгливым взглядом, прошел в угол и уселся за массивный дубовый стол. Корникс расположился рядом, с облегчением опустив свою многострадальную задницу на табурет, который, конечно, не отличался мягкостью, но зато и не подпрыгивал, как этот проклятый мул.