Трибун преторианцев свистнул негромко в серебряный свисток, который висел у него на груди, и в помещение торопливо вбежал старший дворецкий.
Ливия резко приказала ему позвать Симона.
— И еще, Зенон, — добавила она, — цезарь сказал, что хочет увидеть Курция Аттика и Плавтия Сильвана. Сообщите им, пусть придут немедленно.
Это были два сенатора, во всем послушные воле императрицы. Сабин нахмурился. Это не предвещало ничего хорошего.
— Далее, — энергично продолжала распоряжаться Ливия, когда дворецкий удалился. — Немедленно отправить курьера за моим сыном Тиберием. Пусть возвращается сразу же. Цезарь хочет сказать ему нечто очень важное.
Трибун Публий кивнул одному из своих солдат, и тот, отсалютовав, бегом бросился в преторию, гремя доспехами.
— И последнее, — сказала Ливия, с недовольством поглядывая на Сабина. — Вот письменный приказ цезаря.
Она протянула Публию восковые таблички, запечатанные перстнем с головой Сфинкса.
— Это надо как можно быстрее доставить в Рим. Отправь курьера немедленно. В столице он должен найти человека по имени Элий Сеян, трибуна преторианцев, и передать ему письмо. Все понятно?
Публий с легким поклоном принял таблички.
— Я могу идти? — спросил он, покосившись на последнего солдата, который еще оставался у двери.
— Да, — махнула рукой Ливия. — Поторопись. Я сама распоряжусь о смене караула.
Публий отдал честь и отправился выполнять приказ. В этот момент из-за угла показался тучный бородатый мужчина в сопровождении старшего дворецкого. Еще издали он поклонился Ливии и ускорил шаги.
— Заходи, Симон, — сказала императрица, — а ты, — она показала пальцем на раба, — позови сюда дежурный караул. Пусть стоят здесь и никого не пускают.
Сабин решился. Шансов, конечно, у него было мало, но попробовать стоило.
— Госпожа, — произнес он, стараясь говорить с должным почтением, вместе с тем, не подобострастно, — у меня есть для цезаря очень важное сообщение. Мне необходимо с ним повидаться. Это займет всего минуту.
— Ты что, оглох, трибун? — грубо перебила его Ливия. — Я же сказала — моему мужу плохо, он нуждается в помощи врача. Неужели ты думаешь, что я позволю беспокоить его в такой момент?
— Он сам приказал мне докладывать немедленно, когда что-то станет известно, — упрямо повторил Сабин. — Я повторяю свою просьбу, госпожа.
Лекарь Симон прошел в комнату, трибун успел заглянуть в дверной проем, но цезаря не увидел.
— Если это действительно так срочно, скажи мне, — бросила императрица, отворачиваясь. — Я передам мужу, а он уже сам решит, звать тебя или нет.
Естественно, этого Сабин сделать не мог.
— Благодарю, госпожа, — произнес он глухо, выбрасывая руку в салюте. — Надеюсь, принцепсу вскоре станет лучше, и тогда я снова приду.
Ливия захлопнула дверь у него перед носом.
Выходя из дома, Сабин увидел, как из больших служебных носилок, только что поднесенных рабами к воротам, торопливо вылезают сенаторы Аттик и Плавтий, возбужденно переговариваясь.
Сатурнина, как на грех, на месте не оказалось. Слуга сообщил, что его господин еще с утра отправился в гости к одному из своих друзей, у которого была вилла в окрестностях Нолы, и собирался пробыть там до завтра. Огорченно сплюнув, трибун пошел восвояси. Больше посоветоваться ему было не с кем. Оставалось набраться терпения и ждать. Ну, и молиться Эскулапу, чтобы лекарь Симон не загнал цезаря в гроб раньше времени какими-нибудь своими иудейскими медикаментами, изготовленными, наверное, из ослиного навоза. Ведь не зря рассказывают, что в своем закрытом для посторонних храме в Иерусалиме эти нечестивцы молятся ослиной голове и пьют кровь невинных младенцев, а при этом еще и поют мерзкие песни, призывая проклятие на весь род человеческий.
Когда Сабин выходил из ворот, к ним подлетела взмыленная лошадь, со спины которой тяжело свалился молодой мужчина в дорожной одежде. Даже не обратив внимания на трибуна — как того требовала элементарная вежливость — он бегом бросился к дому, громко крича и размахивая руками:
— Эй, кто-нибудь! Немедленно скажите сенатору Сатурнину, что прибыл Луций Либон из Рима. У меня важные новости!
Сабин проводил юношу взглядом, пожал плечами и зашагал к себе на квартиру, чтобы растолкать, от нечего делать, Корникса и поподробнее выспросить его насчет смерти Фабия Максима и пропавшего завещания.
Возле дома Сабина встретил раб-порученец. Лошади рядом с ним уже не было.
— Все в порядке, господин, — доложил он. — Коня я привел в чувство и поставил в конюшню. Должен выжить.
— Молодец, — отрешенно бросил трибун, проходя мимо.
— А вот еще, — добавил раб, — там была дорожная сумка с вещами. Это, наверное, того человека. Куда ее девать?
— Отнеси в дом, — махнул рукой Сабин и направился по дорожке во двор.
Слуга подхватил довольно объемистую холщовую сумку и поспешил за ним.
Корникс спал, сидя на стуле и уронив голову на стел. Он громко храпел и вздрагивал во сне. Сабин собирался сразу же его разбудить, но потом ему стало жаль измученного галла, и он решил пока подождать. Трибун уселся на табурет, отшвырнул в сторону греческие элегии и налил себе полный кубок вина.
Раб с почтением опустил сумку на пол возле двери и неслышно удалился. Сабин сделал несколько глотков, крепко сжал челюсти и задумался, глядя в стену.
Корникс проснулся через час. Еще не открыв как следует глаза, он ощупью потянулся к блюду с едой, грязные пальцы сжались на куске хлеба.
— Выспался? — спросил Сабин хмуро. — Давай, очнись. Я хочу еще раз послушать твой рассказ.
Галл вяло кивнул и принялся торопливо жевать хлеб, косясь на вино.
— Налей себе, — разрешил трибун. — Только быстро.
Однако дополнительные расспросы ничего нового ему не дали. Галл повторил все то же, что и раньше, только теперь более связно и оживленно. Из его слов со всей определенностью следовало, что друг и посланец цезаря сенатор Фабий Максим был злодейски убит на дороге неизвестными людьми, а завещание Августа, скорее всего, бесследно исчезло.
— Ладно, — вздохнул наконец Сабин. — Теперь нам остается только ждать. Поешь еще, потом тебя проводят в помещение для слуг. Там отдохнешь. Вон, кстати, твоя сумка. Чего ты туда набил? Неудивительно, что с таким грузом тебе пришлось каждые пятьдесят миль менять лошадей. Тут слон нужен.
Корникс обиженно хмыкнул, слез со стула и пошел за своим добром, пошатываясь от усталости.
— Чего там слон, — бурчал он. — Так, кое-какие вещички, Совсем немного. На большее у меня денег нет...
Он взял сумку, вернулся на стул, сел и стал сосредоточенно копаться в ней, напряженно шевеля губами.
— Ревизию делаешь? — невесело усмехнулся Сабин. — Не бойся, тут не воруют.
— Кто их знает, этих рабов? — пробормотал Корникс. — Пусть даже они и цезарские, а все равно ненадежный народ.
Он извлек из сумки пару добротных кожаных сапог и критически оглядел их.
— Зачем тебе это? — удивился Сабин. — Жарко же.
— Сейчас, может, и жарко, — с вызовом ответил галл, — а зима не за горами. Тем более, что ты, господин, еще сделаешь так, что нас обоих с тобой вышлют куда-нибудь в Гиперборейские страны. А там снег лежит круглый год. В чем я тогда буду ходить? Новые сандалии ты мне уже год обещаешь.
— Закрой рот, — бросил трибун и снова глотнул вина. — Разбирай скорее свое богатство и иди отдыхать. Мне нужно подумать.
Корникс взял один сапог и принялся натягивать его себе на ногу. Налазило с трудом. Галл пыхтел, потел и шепотом ругался, однако это не очень помогало.
— Что такое? — пробормотал он себе под нос. — А на вид — как раз по моей ноге. Вот жулики эти сапожники, экономят на всем. И еще такие деньга дерут...
Наконец, Сабину это надоело.
— Убирайся, — нетерпеливо сказал он. — Померяешь в другом месте. И не забудь отмыться как следует, от тебя воняет, словно ты переплыл Большую клоаку.