Это была ложь, но Тиберий уже не контролировал себя. Он стукнул кулаком по резному столику так, что тот раскололся надвое. Кубок упал на пол, вино разлилось по ковру.
— Нет, я не допущу этого! — крикнул он, — Она еще запомнит меня, потаскуха!
— Значит, договорились? — весело спросила Ливия. — Ну и отлично. Видишь, какая хорошая штука власть. Ты можешь делать с людьми все, что захочешь, и не нести никакой ответственности за это. Даже если совершишь преступление. Что позволено Юпитеру, не позволено быку. До сих пор ты был быком, дорогой сын, но теперь с моей помощью...
За дверью послышался какой-то шум, и появился испуганный раб-номенклатор.
— Госпожа, — сказал он торопливо, — там прибыл курьер из Далмации. У него срочное донесение.
Тиберий недовольно поморщился. Ливия заметила это и ободряюще погладила сына по плечу.
— Ничего, теперь придется терпеть. Ты же повелитель Империи, а это накладывает свои обязанности. Пусть войдет, — бросила она рабу.
Тот исчез, и тут же на пороге появился молодой центурион в запыленных доспехах. Он отсалютовал, переводя взгляд с Ливии на Тиберия, но потом, все же, выбрал цезаря.
— Донесение от легата Седьмого легиона достойного Юния Блеза! — громко возвестил центурион.
— Что там, говори, — нетерпеливо бросил Тиберий. — Как чувствует себя мой сын?
— Хвала богам, хорошо, — ответил центурион. — Легат просил сообщить...
— А почему легат? — насторожился вдруг Тиберий. — Почему не Друз?
Офицер смутился.
— Твой достойный сын, цезарь, еще не добрался до места. Я встретил его по дороге...
— Как не добрался? — рявкнул Тиберий, вскакивая на ноги. — Да за это время можно было до Александрии пешком дойти! Где он сейчас?
— В Брундизии, цезарь. Когда я выезжал, он как раз готовился сесть на корабль.
— В Брундизии? — заорал Тиберий, позабыв о своей всегдашней невозмутимости. — Да я его под суд отдам!
Ливия положила руку ему на плечо.
— Успокойся, — шепнула она так, чтобы не слышал центурион. — Ты же знаешь Друза — он наверняка не пропустил ни одного кабака и ни одного публичного дома по дороге. Сам виноват — нашел кого назначить главнокомандующим.
— А что, у меня был выбор? — огрызнулся Тиберий, понемногу успокаиваясь.
Посланец терпеливо ждал, когда они закончат переговариваться и соизволят выслушать донесение Юния Блеза.
— Ну, — спохватилась, наконец, Ливия, — докладывай, центурион. Что там еще случилось?
— Данувийская армия взбунтовалась, — выпалил офицер, выпучивая глаза. — Солдаты требуют увеличения жалования и сокращения срока службы. Убиты несколько трибунов и центурионов. Легат просит дать ему инструкции...
Это известие, как громом, поразило Тиберия и даже Ливию. Три далматийских легиона — серьезная сила, с которой надо считаться. А что, если они бросят границу и двинутся на Рим, чтобы силой заставить цезаря выполнить их требования?
Не говоря уж об угрозе вторжения варваров из-за Данувия, которые только и ждут удобного момента, самому Тиберию тоже придется очень туго.
Ливия, опомнившись первой, начала расспрашивать центуриона о подробностях. Тот охотно отвечал.
Он сказал, что письменного донесения не привез, поскольку вынужден был пробираться через лагерь бунтовщиков, и опасался, как бы его не обыскали и не нашли документ. В подтверждение своих слов он предъявил лишь дубликат печати легиона, данный ему легатом Блезом.
Дело обстояло так: при известии о смерти Августа кто-то распустил слух, что покойный цезарь распорядился сократить срок службы с двадцати до шестнадцати лет, а жалование увеличить на треть, но сенат воспротивился этому да еще и урезал сумму денежного подарка, предназначенного для легионеров. Легат Седьмого легиона Юний Блез, выполнявший обязанности командующего, заявил, что ему на сей счет ничего не известно, и предложил подождать официального сообщения из столицы. А чтобы успокоить солдат, дал им три дня отдохнуть от службы.
Но это лишь ухудшило ситуацию — легионеры смогли вволю пообщаться друг с другом и выработать план действий. Когда на четвертый день они отказались возвращаться в строй, легат приказал офицерам навести порядок. Однако их усилия ни к чему не привели, а при попытке арестовать зачинщиков бунта солдаты оказали вооруженное сопротивление. Погибли два трибуна и пять центурионов. Ситуация ухудшается день ото дня.
Выслушав посланца, Ливия отпустила его и повернулась к Тиберию, который сидел на стуле и выглядел чернее ночи. Он нервно поигрывал желваками.
— Ничего страшного, — небрежно сказала императрица, желая успокоить сына, хотя и сама пребывала в немалой тревоге. — Обычные беспорядки...
— Вот она — твоя власть! — не выдержал вдруг Тиберий. — Зачем я тебя послушался? Ведь это же все равно, что схватить волка за уши — в любой момент он может вырваться и напасть, Да лучше быть быком, чем таким Юпитером!
— Не паникуй! — резко оборвала Ливия. — Ты цезарь, а не раб-плакальщик. Ты должен и можешь справиться с любой ситуацией. Надеюсь, в дальнейшем ты будешь держать себя в руках. А пока я займусь этим.
Она подошла к столу, взяла навощенные таблички и стала быстро писать.
— Твой сын и мой внук способен только усугубить ситуацию, — говорила она одновременно. — Там нужен другой человек. Я отправлю в Далмацию Сеяна с тремя когортами гвардии. Уж он наведет порядок, гарантирую...
За дверью опять послышался шум, и появился все тот же номенклатор.
— Достойный цезарь, — сказал он неуверенно, — к тебе прибыл курьер из Германии. Позвать?
Тиберий впился своими пронзительными глазами в лицо раба, словно пытаясь прочесть, что же привез очередной посланец. Но на невозмутимой физиономии упитанного сирийца не отражались никакие эмоции.
— Пусть войдет, — хрипло сказал Тиберий. — И позови сюда Фрасилла. Скажи, что я хочу посоветоваться с ним.
При этих словах Ливия недовольно поморщилась, но возражать не стала.
На пороге возник высокий, широкоплечий мужчина в мундире центуриона. Он выбросил руку в приветствии и устало шагнул в комнату. Его глаза были красными и слезились. Пахло от офицера лошадиным потом и пылью.
— Говори, — нетерпеливо бросил Тиберий, вцепившись побелевшими пальцами в стул. — Что Германик хочет мне сообщить?
Ливия тоже отложила таблички и повернула голову, внимательно слушая.
— Достойный Германик находился в Лугдуне, когда я выезжал из Могонциака, — ответил центурион. — Я с ним не виделся. Меня прислал его заместитель, Публий Вителлий.
Он шагнул вперед и протянул цезарю письмо, которое достал из-за пазухи.
— Вот донесение. На словах Вителлий просил передать, что ситуация очень серьезная. Медлить нельзя, иначе можно потерять все.
— Да в чем дело? — крикнул Тиберий, сердце которого стиснуло холодом от страшного предчувствия. — Варвары перешли Рейн?
Он словно забыл о письме, которое держал в руках, и не сводил взгляда с лица офицера.
— Хуже, — мрачно ответил тот. — Армия взбунтовалась, вся, до последнего солдата. Даже многие офицеры солидарны с ними. Вителлий, его штаб и командиры легионов буквально осаждены в лагере. Мне только хитростью удалось прорваться и уйти от погони.
Тиберий отрешенно помотал головой, так, словно его только что огрели дубинкой. Ливия бросила на него быстрый взгляд и нахмурилась.
«Слюнтяй, — подумала она с презрением. — Сейчас совсем раскиснет, и, чего доброго, натворит каких-нибудь непоправимых глупостей. Надо брать инициативу».
— Солдаты требуют... — нерешительно пробормотал центурион, видя, что цезарь словно погрузился в транс, — чтобы...
— Мы знаем, — небрежно махнула рукой Ливия. В ее голосе звучало деланное спокойствие. — Чтобы им увеличили жалованье и сократили срок службы, да? Вот как они хотят воспользоваться тем горем, которое обрушилось на весь римский народ! И это наши доблестные защитники!