И если есть, то какая.
— Я поеду, — сказал Родриго Борджиа наконец, осознав, что молчание длится уже долго. — Я сам. Лично расследую это дело.
Кажется, ему удалось удивить Бурхарда. Во всяком случае, козлиная бородка секретаря заметно дрогнула, что на памяти Родриго случалось от силы дюжину раз.
— Ваше святейшество, в Контильяно путь неблизкий. К тому же прибыл посол Флоренции, и есть ещё дело Бичелли, которое требует незамедлительного...
— Подождут, — отрезал Родриго, стремительно поднимаясь. Его колотила дрожь, глубинная и почти радостная. Слишком долго он просидел в этом кресле, в четырёх стенах папского дворца, слишком много времени потратил на мессы, интриги и ласки распутных женщин. А ведь вокруг него лежит целый мир. И тайны, которые этот мир хранит, могут однажды обернуться ножом, который всадят в спину Родриго Борджиа. Если только он первым не схватит этот нож.
— Я еду немедленно. Пошли гонца во дворец Чезаре, скажи, что мне нужен Мичелотто. И за моим камердинером тоже пошли, мне надо... — Родриго запнулся. Интересно, в каком состоянии его доспехи? Он не надевал их почти двадцать лет. Много ли времени понадобится, чтобы смазать их и начистить? Он едва мог устоять на месте от нетерпения.
Бурхард что-то ещё бормотал, в равной степени растерянно и неодобрительно, когда Родриго широким шагом вышел из кабинета, так быстро, что полы его сутаны развевались при ходьбе. Он, Родриго де Борха, испанский идальго, помнил ещё, каково это — сломя голову ринуться в неизвестность. Он знал, что иногда нет другого выхода. И что как бы высоко ты ни поднялся и как бы ни доверял своей семье, есть вещи, которые надлежит делать только самому.
Родриго ждал, что в Контильяно его встретит балаган. Ждал помоста на главной площади, крытого белым бархатом, балдахина с золотыми кистями, внушительного возвышения, на котором располагают гробы с телами, и какой-нибудь ширмы, из-за которой загадочно появляется великий и неповторимый Доминико Танзини. Словом, он ждал увидеть шута — несмотря на все свидетельства, заверения Бурхарда и разные глаза монаха. В самом деле, слава Танзини распространилась так быстро и гремела так громко, что просто нельзя было не ожидать чего-то подобного.
Но Родриго ошибся. Главная площадь Контильяно была пуста, не считая виселицы и позорного столба, скромно примостившихся неподалёку от рыночных рядов — площадь как площадь, ничем не отличающаяся от других площадей небольших городков по всей Италии. Родриго послал Мичелотто вперёд, разведать, что и как, и тот вскоре вернулся с ответом.
— Танзини нет в городе, — сообщил он, и прежде чем Родриго успел издать разочарованный вздох, добавил: — Он живёт в заброшенной часовне неподалёку. Ему предлагали кров в городе, но он отказался.
— Ты сказал, зачем мы его ищем?
— Как вы и велели, ваша милость — будто у нас личное дело. Женщина, с которой я говорил, сказала, что святой Танзини помогает не всяким, и его потребуется хорошенько попросить.
Святой Танзини. Родриго подавил вспышку возмущения. Жители Контильяно. похоже, совсем отбились от рук, позабыв, что одному папе принадлежит право присваивать, кому бы то ни было этот высочайший сан. Надо будет отправить сюда Чезаре: давно пора насадить в Контильяно папскую власть, как он уже сделал это в большинстве областей Романьи.