— Ты так и не рассказал, что случилось.
Иоахим развел руками и с улыбкой хозяина балагана оглядел комнату:
— Ты что, не видишь, что случилось? Неужели обязательно рассказывать? Генрих приходил прощаться, вот что случилось. Полагаю, он ушел навсегда. Вряд ли он сумеет вернуться и снова подружиться со мной в таком беспорядке. А может, и сумеет. Никогда не знаешь, что у Генриха на уме.
— Это его рук дело?
— По-моему, лучше сначала поесть. Садись, и я тебе все расскажу.
Он вновь наполнил стаканы и нарезал хлеб. Они принялись за рольмопс. Подняв стаканы и чокнувшись, они сказали:
— Prosit!
— Помнишь, когда мы сидели в вегетарианском ресторане, я сказал, что Генрих вечером наверняка заберет отсюда свои вещи, поскольку знает, что я обедаю у мамы, ведь при мне он этого делать не пожелал бы, чтобы не пришлось со мной прощаться?
— Да, помню.
— Так вот, я был не прав. Он действительно приходил сюда в тот вечер, когда меня не было, открыв дверь своим ключом, но вещи не забрал. Я уверен, что он приходил, поскольку он видел, что я сделал с его замечательной униформой штурмовика.
— Что ты ее всю заплевал?
— Вот именно. Он наверняка видел униформу. Но мне ничего не сказал. На другой день он позвонил и весьма дружелюбно сообщил, что хотел бы зайти за вещами в тот вечер, когда я буду дома, чтобы мы смогли попрощаться. Кроме того, он сказал, что немного попозже — после того, как мы попрощаемся, — зайдет один его друг по имени Хорст, который поможет ему нести вещи, слишком тяжелые для него одного. Он сказал, что очень хочет попрощаться со мной наедине, до прихода Хорста. Вот и все, что он сказал.
Я сказал Генриху, что буду ждать его у себя часов в десять. На тот случай, если он придет раньше меня, я разрешил ему открыть квартиру своим ключом, который он должен был вернуть мне, прежде чем уехать наконец к Эриху Хануссену в Альтамюнде — полагаю, навсегда.
Когда, примерно через полчаса, я вошел в квартиру, он был уже здесь, что меня удивило, поскольку я был уверен, что он опоздает, ведь он всегда приходит даже с большим опозданием, чем я, когда встречаюсь с тобой. Когда я пришел, он был очень зол и принялся упрекать меня за опоздание, хотя мы и не договаривались, что я буду дома в какое-то определенное время. Он сказал, что очень расстроен, поскольку хотел попрощаться со мной наедине, а теперь боится, что придет Хорст и помешает нам прощаться. На самом-то деле все это было сплошным безумием, учитывая то, что они с Хорстом договорились сделать, когда тот придет. Возможно, он все еще питал ко мне какие-то нежные чувства, а может, ему было попросту стыдно за то, что они задумали. Не знаю. Так или иначе, ему нужна была трогательная сцена прощания.
— Так вы успели попрощаться?
— Когда он перестал злиться, я первым делом сказал ему: «Что бы ни случилось в будущем, я никогда не забуду тот первый вечер, когда мы познакомились в Бингене, во время нашего похода по берегу Рейна».
— И что он на это ответил?
— Мои слова он воспринял так, точно я его в чем-то обвиняю.
— В чем же? Быть может, в неблагодарности?
— Откуда мне знать? Он сказал, что я сентиментален. Обратился ко мне с одной из тех пламенных речей, произносить которые научился у Хануссена. Он сказал, что я всегда боялся смотреть фактам в лицо. Что Хануссен называет меня «эскапистом» — одно из тех словечек, которые он узнал от своего нового друга.
— А ты что сказал?
— Ну, я сказал, я осознаю, что мы сейчас расстаемся, но наше расставание превращает прошлое в настоящее, поскольку я, подходя к этому вопросу практически, суммирую все счастливые мгновения наших отношений, мгновения, которые будут длиться и в будущем, и пытаюсь забыть недавние несчастливые.
— Точнее не скажешь. Как же он это воспринял?
— Он закатил такую истерику, что в его речах не осталось ни капли здравого смысла. По его словам, именно я решил, что мы должны расстаться, а он пришел, вовсе не думая, что мы видимся в последний раз. Для меня типично, сказал он, то, что я принял это решение за него и сделал вид, будто это он сам все решил. Он даже заговорил о планах, которые мы строили на будущее. Сказал, что мы собирались съездить к тебе в Лондон.
— Да, мы действительно говорили об этом в Боппарде, прежде чем распрощаться, правда, я никогда и не думал, что это серьезно.
— Он сказал, что я обещал свозить его в Венецию и в Африку. Обезумел он настолько, что после нескольких стаканов вина заговорил так, словно в тот самый вечер мы могли поехать в бар или в гости к друзьям. Он выглянул в окно и пожаловался на плохую погоду. «Нам никогда не поймать такси», — сказал он.