Выбрать главу
й печати, растает как свеча, не издавая ни звука, словно глухонемой. Но, к сожалению, им не доводилось осознать всю печаль души царя. Соломону пришлось в одиночку (собственными силами) выдержать всё свое горе. Ах, как это было невыносимым, мучительным, о Боже. В надежде найти храм, Соломон рылся во всех, даже, в самих незначительных уголках замка. Он прогонял прочь весь свет и ограждал черной тканью его обратный путь. Даже мизерный лучик не в силах проникать в замок, покидал его, оставив на распоряжение тьмы. Убежденные в том, что царь со временем успокоится, сжали зубы, потеряли надежду, все никак не достигнув его. Ничего не радовало царя. Не придавало блеск его глазам, опечатанным руинами храма. Даже те разговоры, что они построят более громадный храм, чем предыдущий, были для него пустой болтовней. Он не находил в себе терпения выслушать эти разговоры до конца. Перед его глазами вновь и вновь появлялась картина разрушенного храма. Бывало, что вода окружает храм со всех четырех сторон, Соломон руками пытался отводить воду назад. Слуги намеренно старались не замечать Соломона, который плавал без воды. Иногда, храм со всех сторон окружался песком, который, при появлении страшно бурлил. Если, не помешать ей, предотвратив её страшный поток, тогда замок мог бы задохнутся в нём. Рассуждающий таким образом Соломон, руками хотел отгородится от песчаной бури, дуя их назад. Слуги старались не обращать внимания на царя, который летал в пустом воздухе. У Соломона пропал всякий интерес к внешнему миру, а государственные дела вели его приближенные. Они никогда так не боялись Соломона, который, превратил замок в царство тьмы. Ни его духов, что, в мгновение ока размножаются, ни многоликих да коварных фари, с их тысячью магиями, ни других невидимых сил, не боялись так, как боялись сегодняшнего дня Поэтому дворовые в крайних случаях, если очень представляется необходимость, беспокоили царя, в остальных случаях предпочитали обходить его стороной. Они всеми силами старались не нарушать покой царя. Для Соломона, спокойный на вид замок был полон противоречия и войны изнутри. Почти каждый день находилась причина ссориться с кем или с чем-нибудь. Затем, Соломон обижался на весь белый свет, как пятилетний ребенок. Он с пристрастью рассказывал историю создания храма, начиная от маленьких камней, до огромных идолов. Вспоминал, как они были созданы. На том месте, где вспоминал о своих личных вкладах для создания храма, он старался без преувеличения, приведя в примеры только факты, рассказать все как есть. Он убеждал себя в том, что никто, кроме него, даже, его покойный отец, царь Давид, не превзошел бы его в создании подобного храма. С фразами «Я старался быть справедливым», «Я не занимался колдовством», «Я любил лишь его» - он закреплял свое убеждение. В знак доказательства своих слов, наизусть повторял законы Торы, что были заложены в виде надписи в четырехугольном зале для заседаний, который своим четырехугольным видом олицетворял всестороннюю справедливость решений царя. Он уверял в том, что из всех чувств, выбрал любовь к Нему. Не следуя по пути огнепоклонников и прочих, и прочих, утверждал, что был верным своей любви и всегда жил ради неё. «Я воздвиг ему храм», - вопил он, после чего многозначно молчал. В такие моменты перед его глазами появлялся храм в миг своего крушения. Его разваленный вид выглядел отказом на его любовь с небес. Если, сопоставить его с чем-нибудь, то получение отказа от своей любви было бы подходящим описанием. Это было, подобно, непризнанием от любимого, при чем, тогда, когда любишь его сильнее чем раньше, и уверен в вечности своей любви. На тот момент кто-то непонятным образом все пытался шепнуть причину отказа. Но Соломон стал ясно соображать этого шепота после того, как потерял связь между воображением и реальностью, когда боль стала привычкой. Тогда разные идолы разной величины, символизирующие какую-нибудь материю и её начало, а также служители храма во главе со своим духовенством, их странные взгляды, по сути являющиеся продолжением их странных улыбок, все это приходило ему в голову. Все с такой скоростью перебирались на память Соломона, что, он потом удивлялся их вселению в одну ленту событий в течении столь краткого времени. Он не хотел верить в то, что храм разрушился из-за известных ему причин. Все хотел преодолеть сомнения по поводу крушения храма любым образом. Потому что, когда Соломон дал свободу на вероисповедание словами «Можете верить в своего Бога», он надеялся на то, что люди, в конце концов, выберут веру его отца и его самого. Он ожидал, что, в конце концов, без принуждения, без насилия, люди выберут его путь. Он был уверен, что только свобода и независимость заставит людей встать на правый путь. Но все пошло не так, как он задумал. Всезнающий Господь не поддержал эту идею Соломона. Всемогущий Господь отверг любовь Соломона, как отверг подношения Каина. «Неужели, он не хочет видеть другого Бога, кроме себя? Разве он не умеет ждать? Неужели он так жесток?» - эти вопросы не оставляли царя в покое. Но самым тяжелым был тот факт, что Соломон больше ни во что не верил. Сколько бы, он ни повторял эти вопросы сквозь зубы с жгучей обидой, терял всякий интерес и доверие, прежде чем получить ответ. Ему казалось, что кто-то хочет его сбить с пути изнутри. В эти дни он предчувствовал неизвестный строй, который, как цепь, растягивался все дальше. Но что за строй, что за цепь, он не в состоянии был предугадать. Теперь голос того, кто пытался сбить его с пути изнутри, все ясно звучал в ушах Соломона. Но Соломон ему не верил. Он лишь ограничился безнадежной улыбкой на все его слова, разжигающие обиды. Сколько бы, унизительным не казалось, он не мог покинуть своего Бога. Сколько бы тяжело не пришлось, ему не было другого спасения, кроме своей любви. Потому что он не верил другим Богам. Соломон наконец-то согласился с отказом на свою любовь. В тот день он решил наблюдать за руинами храма и оставил темный замок. В последнее время его мысли были заняты тем, чтобы построить там хижину. По какой-то причине, он находил покой только на тех развалинах. Если сначала, не говоря о приближении, даже наблюдать за ним из замка было для него тяжелым, тогда теперь, находясь в мучениях, он обрел покой именно там – в руинах храма. И в тот день, стараясь не придавать значения на зацепившей ногу камень, хотел было продолжить свой путь, но собственный шаг привлек его внимание. В растерянности Соломон оглянулся через плечо. На земле краснело пятно крови. Недоразумение взяло верх, и он продолжал смотреть в неведении, до тех пор, пока не увидел ссадину на пятке. Из-за душевных терзаний, ему с опозданием почувствовалась та боль, при которой споткнувшись о камень, сдираешь пятку. Но разве способна такая боль остановить царя? На его душе лежит груз, который в сто раз тяжелее выносить, чем телесное повреждение. Он намерился не остановиться на полпути, несмотря на то, что не может двинуться с места. Что-то тяжелое, как будто бы упало на стопу, не давало ему возможности передвигаться. А в душе, откуда ни возьмись, появилась великая радость и смешалась с тем строем, который растягивался как цепь, и безостановочно возвышался. В конце он построился четырехугольным зданием. Воздвигнувшись, он с наплывом упал на ступни Соломона, и содействовал тому, чтобы в его глазах появился прежний блеск. Блеск, который создает ощущение хрупкого стекла перед глазами. За этим стеклом ясно виднелся силуэт того, что упал на его стопу. Это был, как прежде, четырехугольный храм, и, как прежде, со взмахом (торжеством) дотягивался до небес, как бы пытаясь улететь к нему. В скором времени, силуэт того храма тёк в двух слезах Соломона, и исчез. В тот момент царь от души улыбнулся. Его охватила неслыханная радость и лёгкость. Он понял, что теперь никогда не попадет в беду, что теперь никогда его храм не разрушится. Он почувствовал, что отныне, его «любовь» ему дарована навеки, и знал, что никакие изведанные да неизведанные силы не смогут его разрушить. Потому что храм теперь находился у него внутри. С таким мучением, с такой болью он, оказывается, воздвиг его прямо в своем сердце. А значит, храм простоит теперь, коли, стоит небо, коли, стоит его повелитель, и все будут звать его «храмом любви Соломона»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍