— Сколько стоит такая операция? — спросила Надя пересохшими губами.
— У вас сложный случай, — доктор смотрел на нее внимательно-изучающе. Как на препарированную лягушку. — Назвать вам примерную сумму?
— Да.
— Одну минуту. — Максим Бабарыкин взял в руки прейскурант услуг, напечатанный жирным черным шрифтом на мелованной бумаге, и пробежал по нему взглядом. — Так… Сумма, конечно, может варьироваться в зависимости от того, в каком объеме вы будете оплачивать послеоперационный уход. Иными словами, сколько дней вы пробудете в нашей клинике « после операции. Сама же операция стоит около восьми тысяч долларов. У вас очень сложный случай, — вторично подчеркнул врач.
— Спасибо. — Надя посмотрела в сторону, на экран компьютера. Там с анатомическими подробностями было показано женское лицо. Ее лицо. Глаза, рот, скулы были прочерчены красными линиями со стрелками на концах. Надя сглотнула слюну. Ее чуть не стошнило. Она встала и побрела к двери на ватных ногах. — До свидания, — пробормотала она.
— Вы всегда можете воспользоваться услугами наших специалистов, — бросил ей уже в спину Бабарыкин.
Надя вышла на улицу ошеломленная. Восемь тысяч долларов! Где она возьмет такую сумму? И тут ее осенило: надо продать комнату в коммуналке. Вот откуда она возьмет деньги на операцию! Зачем ей эта комната, если она не может нормально жить. Так, как все люди. Она давно превратилась в тень самой себя. Она избегала яркого освещения, шумных мест. Ей почему-то казалось, что все будут на нее смотреть. Показывать пальцами, смеяться. Да, продажа комнаты — это выход. Она почувствовала невольное облегчение, как будто бы с души свалился камень, и поспешила домой.
Анна Семеновна пила в кухне чай с сушками. Когда Надя, немного возбужденная, рассказала ей о своем походе в клинику эстетической хирургии и о том, что она собирается продать комнату, Анна Семеновна, немного помолчав, сказала:
— Не торопись. Эти шарлатаны только и думают о том, как выкачать у бедных женщин побольше денег.
— При чем здесь это? — упавшим голосом спросила Надя. Она ощущала себя так, как будто бы на нее вылили ушат холодной воды.
При том. Ты уверена в хорошем результате? Я на твоем месте еще куда-нибудь сходила бы. Перепроверила бы этот совет. А то вляпаешься капитально. И без комнаты останешься, и без лица. Ты же хотела поступать в финансовый институт…
— Хотела, — эхом откликнулась Надя.
— Ну, продашь комнату. Получишь деньги. А институт? Будешь хорошенькой дурочкой? — Анна Семеновна откинулась назад и в знак подтверждения своим словам качнула красивой, ухоженной головой. Надя была привязана к своей бабушке, но сегодня она почему-то показалась ей раздувшейся жабой.
— Почему дурочкой?
— Потому. Где ты будешь работать? Продавщицей на рынке? Или в обувном магазине.
И здесь Надя разрыдалась.
— Ну и пусть! Пусть я буду торговать или таскать ящики. Но у меня будет нормальное лицо. Как у всех.
— Ты — дура! — отчеканила Анна Семеновна. — У тебя нормальное лицо. Ты — не красавица. Но разве вокруг тебя одни манекенщицы ходят? Таких, как ты, — миллионы. И все живут, не комплексуют и не портят себе и родным нервы. Сколько раз я тебе говорила: одевайся поярче, крась губы… И все без толку. Мои слова для тебя — как об стенку горох.
— Я не… могу больше так жить! — рыдала Надя. — Скоро я стану совсем страшилищем.
— Я тебе ничего не говорю. Сходи и проконсультируйся дополнительно. У другого врача. Что он тебе скажет? Ничего не делай с налету, очертя голову. Они там, шарлатаны, сидят и бедных женщин, как пауки, подкарауливают. Им главное — напугать побольше и страху нагнать, чтобы те сразу побежали и распрощались со своими денежками. Ты что, не понимаешь, как все это делается? Не маленькая уже, пора бы и разбираться, что к чему.
Надя вскочила с табуретки и выбежала из кухни. Она не могла сидеть дома.
На улице было еще светло. Но, не обращая ни на кого внимания, Надя шла и плакала. Наконец она забрела в сквер недалеко от дома и села на свободную скамейку. Здесь она дала волю слезам. Уткнувшись лицом в колени, она плакала и плакала. В глубине души она понимала справедливость слов Анны Семеновны. Ну, продаст она комнату, а если результат операции будет не тот… Или еще что-то… Она так обрадовалась, что главная проблема ее жизни может быть решена, что не подумала ни о чем другом. А все, оказывается, намного сложнее. Да и с мечтой об институте жалко прощаться. Но жить с таким лицом еще ужасней. Это был настоящий тупик…
— Вам плохо? — услышала Надя.
Он подняла заплаканное лицо. Около нее стояла девушка лет семнадцати. Хорошенькая, с длинными светлыми волосами. В красной курточке и в джинсах.
— Нет, — ответила Надя и расправила на коленях складки серого плаща, мокрого от слез.
— У вас что-то случилось? — не уходила девушка. Какая она хорошенькая, с неприязнью подумала Надя. Пухленькие губы, аккуратный носик… Свежее симпатичное личико!
— У меня все в порядке.
— Ну и хорошо! — И девушка улыбнулась ей. Она повернулась спиной и направилась в глубь сквера.
И тут Надю охватила такая жгучая ненависть к этой девушке, к ее лицу, звенящему голосу и беззаботности, что Надя наклонилась, взяла в руку комок влажной весенней земли и, размахнувшись, изо всей силы кинула его в спину незнакомки. Та вздрогнула и обернулась. На ее лице появилось выражение растерянности. Надя ощутила в себе прилив злости и снова нагнулась к земле. И тут девушка побежала. Второй комок попал в джинсы. Девушка оглянулась. Теперь на ее лице был написан испуг. Надя громко расхохоталась. И принялась беспорядочно кидать комки земли в убегающую девушку. Та была уже далеко, но Надя все стояла и кидала землю, пока не обратила внимание, что на противоположной стороне сквера сгрудилась стайка людей, которые пристально смотрели на нее и что-то говорили, отчаянно жестикулируя.
Надя провела рукой по лицу. Ей стало стыдно. Домой, мелькнуло в голове, домой.
— Что с твоим лицом? — спросила ее Анна Семеновна, когда открыла дверь.
— С лицом? — испуганно спросила Надя и рванула в ванную.
Ее лицо пересекали черные полосы, оставленные рукой, испачканной в земле.
Надя открыла кран и сунула голову под воду. Пряди волос моментально стали мокрыми, но она не чувствовала этого. Как ни чувствовала и того, что ее слезы смешались с холодной водой и текли по лицу. Ей было абсолютно все равно… Она потеряла всякую чувствительность, и если бы сейчас в ванную ворвался студеный арктический ветер или раскаленный песчаный смерч, она бы даже не заметила этого. Она находилась по ту сторону боли и физических ощущений.
На другой день майор и Виктор зашли к Дине Александровне за фотографией убитого. Она открыла им дверь, и Губарев обратил внимание, что под ее глазами залегли глубокие тени. Наверное, не спала всю ночь, подумал он.
— Мы хотели бы взять фотографию Николая Дмитриевича, — обратился к ней Губарев.
— Какого размера?
— Небольшую.
— Минуту. Она оставила их в коридоре и нырнула в глубину квартиры.