Нужно было пройти насквозь всю деревню, чтобы увидеть то, что составляло ее славу: огромное плато, волной уходящее в сторону Пьемонта, кусок Тосканы, перенесенный туда по прихоти геологии. И с запада, и с востока его сторожила Лигурия, напоминая, что особо разлеживаться не стоит. Местность была гористая, склоны покрывали леса — густо-зеленые, почти черные, как черные звери, что рыскали по лесам. Пьетра-д’Альба была прекрасна. Ее камни впитали тысячи рассветов и потому чуть розовели.
Посетитель, даже выдохшийся от усталости, даже в дурном духе, тут же замечал два внушительных здания. Первым была знаменитая барочная церковь, пропорциями и фасадом из красного и зеленого мрамора, неожиданными для такого захолустья, обязанная своему святому покровителю. Сан-Пьетро-делле-Лакриме была построена на том самом месте, где остановился святой Петр, прежде чем отправился нести благую весть в страну дикарей, которая позже станет Францией. В ту ночь, согласно легенде, ему явилось во сне его троекратное отречение от Христа, и он заплакал. Слезы просочились в скалу, образовав подземный источник, который теперь питал целое озеро, расположенное чуть дальше. Церковь была построена около 1750 года прямо над источником, который в крипте бил из-под земли. Прошел слух, что его вода обладает чудодейственными свойствами, и в церковь потекли пожертвования. Однако никаких чудес не случилось, кроме, пожалуй, превращения самого плато, за счет наличия воды, в кусочек Тосканы.
Водитель высадил нас прямо перед церковью — по настоянию Альберто. Тот непременно хотел явиться из Савоны на машине, как завоеватель, а не как прочая шушера, что ездит в повозке. Эдакая рекламная акция, придуманная до срока, только она провалилась. Похоже, накануне в деревне неслабо погуляли, судя по тряпичному транспаранту, оказавшемуся в фонтане и сейчас обвивавшему шею льва, и конфетти, вздымаемому каждым порывом ветерка. Альберто приказал водителю посигналить, но это переполошило лишь стайку голубей. С досады он решил проделать остаток пути пешком. Приобретенная мастерская находилась за пределами деревни.
Только выйдя из Пьетры, мы увидели второе здание. Или оно увидело нас, потому что мне показалось, что это оно зорко вглядывается в идущих, несмотря на расстояние — оценивающе, свысока, уничижительно, если только посетители не были принцами, дожами, султанами, королями или хотя бы маркизами. Каждый раз, когда я после долгого отсутствия возвращался в Пьетра-дАльба, вилла Орсини производила на меня одно и то же впечатление. Останавливала мой шаг в одном и том же месте, между последним фонтаном деревни и точкой, где дорога ныряла к плато.
Вилла стояла у края леса, примерно в двух километрах от последних деревенских домов. Позади нее дикие отвесные уступы ныряли прямо в зеленую пену, подходившую вплотную к стенам. Земля высокогорий и родников, чьи тропинки, как говорила молва, прятались и уходили из-под ног путника. В лес проникали одни лесорубы, угольщики и охотники. Это они рассказывали про меняющие маршрут лесные тропы, чтобы сохранить какое-то достоинство, когда наконец выбирались из этого леса, отощавшие и всклокоченные, проблуждав неделю, как Мальчик-с-пальчик. Перед виллой, насколько хватало глаз, тянулись апельсиновые, лимонные и померанцевые деревья. Золото Орсини, овеянное и отполированное морским ветром, который с немыслимой нежностью дул с побережья на эти высоты. Невозможно было не остановиться, дивясь красочному пуантилистскому пейзажу, неугасимому фейерверку мандариновых, дынных, абрикосовых, мимозовых и серных оттенков. Контраст с лесом за домом иллюстрировал цивилизационную миссию семейства, прописанную на его гербе. Ab tenebris, ad lumina. «От тьмы — к свету». Порядок, уверенность в том, что всякой вещи есть свое место, и неизменно выше всех — место Орсини. Последние признавали только главенство Бога, но в его отсутствие вели дела самостоятельно. Так что оба примечательных здания Пьетра-д’Альба были неразрывно связаны, и так они и простоят до конца, как побратимы, как братья, которые редко видятся, но ценят друг друга.
Прекрасно помню, как я шел в то утро вдоль рядов апельсиновых деревьев и какие любопытные взгляды нас провожали. Помню, как впервые увидел мастерскую — старый фермерский дом с пристройкой — сараем, большой двор, заросший травой, и ореховое дерево — прямо посередине. Помню, я еще подумал: как здесь хорошо будет матери, когда я заработаю денег и привезу ее сюда. Альберто огляделся по сторонам, уперев руки в бока, мигая заиндевевшими ресницами. Потом довольно кивнул: