…In gloriam et laudem indeficientem nomini tuo.
Епископ Пачелли делает шаг назад, его красная ряса, цвета Страстей, цвета крови, пролитой Спасителем, едва шелестит. Франческо встает, подставляет голову под бесчисленное множество рук, накладываемых прелатами, на него возлагают митру, ему вручают посох, надевают на палец кольцо. Он встает и занимает свое место на кафедре.
Франческо Орсини рукоположен в сан епископа в Риме третьего сентября 1938 года. Савонскую епархию теперь возглавит местный.
Вечером семейство Орсини собирается за ужином. Я приглашен, ибо теперь я думаю, ем и живу как Орсини. Кафе «Фаралья», отправная точка стольких развратных ночей, уже несколько лет как закрыто, и мы встречаемся в отдельном салоне отеля «Инджильтерра», где остановилась семья в полном составе. Присутствует маркиз, несмотря на его состояние, хотя нет полной уверенности, что он понимает происходящее, а также маркиза, Стефано, Франческо, Кампана и Виола. Последняя весь день с восторгом осматривала город, и я с изумлением узнал, что она вообще не покидала Пьетра-д’Альба, разве что только ездила в Милан, где провела больше времени в больнице, чем в прогулках по галереям. Эта девушка эпохи Ренессанса знала мир лишь по книгам. Орсини прибыли за день до рукоположения, и я решил показать Виоле все, что можно, до и после церемонии. Едва мы начали культурную одиссею, как поменялись ролями. Виола замечала какую-нибудь достопримечательность и рассказывала мне ее историю, и вскоре уже я следовал за ней, как турист за гидом. Я недооценил силу библиотек, а ведь именно они вырвали меня из тьмы и даже немного скрасили мне жизнь. Я оказался неблагодарен. Сколько вечеров я провел мертвецки пьяный и убежденный в том, что настоящая жизнь — здесь, в Вечном городе, который несется куда-то со скоростью сто миль в час? Вдали от дома Виола преподала мне новый урок: настоящая жизнь — в книгах.
Когда мы расселись по местам в салоне отеля «Инджильтерра», Виола была мрачна, как в худшие дни.
— Ты читал газету? — спросила она меня.
— Нет. Я газет не читаю.
— Я забыла: политика тебя не интересует.
Политика — одна из немногих областей, где Виоле катастрофически не хватало такта — она всегда лезла в драку, шла напролом, как разъяренный бык. Я ответил улыбкой, потому что в тот день драка в мои планы не входила.
— Что пишут в газете?
— Ничего, — ответила Виола. — Вообще ничего.
Она дернула салфетку, резко развернула. Стефано явился в черной форме Moschettieri del Duce, мушкетеров дуче, элитного полка, служившего почетным караулом Муссолини. При виде мундира Виола помрачнела еще больше. Служба в этом зловещем мушкетерском полку была добровольной, Стефано рассматривал ее как стратегический шахматный ход — он искал продвижения по линии министерства внутренних дел. Вечер, несмотря ни на что, начался хорошо. Нам подавали все, что можно было испечь, зажарить, изготовить на гриле, сопровождая все отличным монтепульчано. Абруццо между двумя землетрясениями умудрялся производить хорошее вино.
Кампана после «той истории» вел себя не так нагло. Он меньше хвастался успехами, но любезней от этого не стал. Он молча жевал, сидя рядом с женой, его губы лоснились от подливы, на меня он старался не смотреть и криво лыбился, нечаянно встретив мой взгляд. Периодически поглядывал на часы, как будто его ждали в другом месте, — avvocato наверняка возобновил свои ночные интрижки. Виола ела мало и все время смотрела на Стефано. Я чувствовал, что напряжение растет, и боялся, что Виола с ее изобретательностью устроит какую-нибудь новую катастрофу.
Перед самым десертом она окликнула официанта, который пришел забрать у нас тарелки:
— Простите, дорогой друг. Мне показалось, я уловила у вас небольшой акцент. Откуда вы родом?
— Я немец, синьора.
— Немец. Ясно. А вы, случайно, не еврей?
За столом повисла оглушительная тишина. Официант ошарашенно смотрел на Виолу.
— Нет, сударыня.
— Вот и отлично, вот и отлично. Потому что присутствующий здесь мой брат, — она указала на Стефано, — влиятельный член правительства. И это самое правительство вчера и позавчера приняло указы, направленные против евреев, и особенно евреев-иностранцев, поскольку в них сочетаются два порока. Видите ли, правительство объяснило нам, что семитская раса низшая по отношению к нашей. Но раз вы не еврей, то все в порядке.