Официант удалился в той же мертвой тишине. Стефано встал, красный, как пион, закрыл дверь и бросился к сестре:
— Что за муха тебя укусила?
Как только он схватил Виолу за руку, я встал. Франческо с живостью, неожиданной для человека, посвятившего жизнь молитве, в ту же минуту оказался рядом с братом.
— Сядь, Стефано. Всё в порядке.
Брат замер, судорожно дергая подбородком, затем вернулся на свое место напротив Виолы. Он выпил большой бокал вина.
— Все в порядке — как же! Эта дура даже не знает, о чем говорит.
— Неужели? — произнесла Виола. — Эта дура неправа? Это не вы опубликовали за последние три дня два декрета, озаглавленные: «Меры по защите расы в фашистской школе» и «Меры, направленные против евреев-иностранцев»? Не вы запретили смешанные браки? Не вы собираетесь увольнять учителей семитской расы?
— Это всего лишь политика!
— Виола, дорогая, — вмешался Кампана примирительно, — ты ничего не смыслишь в политике.
— Это важно для укрепления отношений с Германией, — продолжил Стефано, обращаясь к отцу, как будто именно его хотел убедить. — Мы сами ничего не имеем против евреев. Все останется только на словах. Вот возьми хоть Маргариту Сарфатти, бывшую любовницу дуче, — она еврейка! Я сам общался с еврейками, и часто с большим удовольствием. Правительство вовсе не намерено преследовать евреев.
— Ты лжешь, — возразила Виола. — Может, ты искренне заблуждаешься, но все равно это неправда. Вы все лжете.
Она сидела вполоборота к Кампане, и тот принял ее слова на свой счет.
— Я что, лгал тебе?
Виола засмеялась:
— С чего начать? С обещанной поездки в Соединенные Штаты? Обещанной пятнадцать лет назад?
— Так вот чего ты хочешь? Поехать в Штаты? Прекрасно. — Кампана отодвинул стул и вышел, еще более усилив общее смятение.
Маркиз срыгнул, и все резко бросились помогать, вытирать, усаживать получше, смотрели только на него и громко отмечали, как он отлично провел сегодня время, как он должен гордиться своим Франческо: «Ведь ты правда им очень гордишься?» — и все наперебой говорили с ним, как с малым ребенком.
Затем Кампана вернулся, сел и гордо посмотрел на Виолу:
— Будь готова через два дня. Обещаю: не пройдет и недели, как ты будешь шагать по улице, чертовски похожей на американскую!
Такого оборота Виола не ожидала. В ее глазах читалась вечная борьба: ребенок готов запрыгать от радости и вдруг спохватывается, что вообще-то он на всех обижен. Она спросила почти агрессивно:
— А Мимо может поехать? У него хватит денег оплатить поездку.
— Мимо может поехать, и ему не нужно будет платить.
Когда в тот вечер я вернулся домой, под ложечкой странно свербело, и это не имело никакого отношения к предстоящей поездке. Перед расставанием Виола сунула мне в руки первую страницу «Коррьеры».
Я остановился перед зеркалом, единственным предметом мебели в моей спальне, помимо кровати. Тем самым зеркалом, которое утром, когда я готовился к рукоположению Франческо, показало мне седой волос на голове. Когда я раздевался, из кармана выпала страница газеты и скользнула на пол. Статью читать не пришлось, хватило одного названия. «Совет министров утвердил законы о защите расы». Я посмотрел, нет ли еще седых волос, нашел два и вдобавок несколько седых волосинок на теле. Я как-то незаметно поплотнел с годами. «Совет министров утвердил законы о защите расы».
Нет, мне не нравилось мое отражение в зеркале.
Два дня спустя я присоединился к Виоле в отеле «Инджильтерра». Погода была свежая, идеальная для путешествий. Водитель высадил меня у входа и выгрузил чемодан, не в пример более роскошный, чем тот, что я когда-то таскал по Италии. На тротуаре Виола нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Понятное дело. Заказчики тысячу раз расхваливали роскошь быстроходных лайнеров «Конте ди Савойя» и «Рекс», который несколькими годами ранее получил «Голубую ленту» как рекордсмен трансатлантических рейсов, к великому удовлетворению режима. Италия — владычица морей. Оба лайнера отправлялись из Генуи.
Прибыла машина Кампаны, новенькая «лянча-априлья». В спешке Виола сама загрузила чемодан.
— Где твой муж?
— Он присоединится к нам по дороге.
Мы сели, и машина с вихрем сорвалась с места. Мы миновали группки детей, которые выполняли акробатические этюды и строили пирамиды на маленькой площади, эдакие фашисты на вырост в черной форме с синими галстучками. Мимо красными, зелеными и белыми лентами плыли городские стены, а когда мы немного замедляли ход, они превращались в плакаты, агитирующие покупать итальянское или прославляющие гений нации. В парке подростки с багровыми от натуги щеками гоняли рваный кожаный мяч, стараясь попасть между двумя мусорными бачками, — за несколько месяцев до того Италия во второй раз стала чемпионом мира по футболу, и все благодаря волшебным ногам Джино Колаусси и Сильвио Пиолы. Я мало обращал на все это внимания, меня больше беспокоило то, что мы направляемся на юг.