На колокольне Джотто пробило одиннадцать. Бронзовый гул отлетел от одного мраморного фасада к другому, потом затих. Мы расстались, дав слово увидеться снова. Сделав несколько шагов по улице, Метти обернулся:
— Ты наконец понял, зачем ваяешь, Мимо?
— Нет, маэстро! Вот почему я до сих пор называю вас своим учителем.
Он рассмеялся, но как-то невесело, и пошел прочь, мотая осиротевшим плечом. Вдалеке заворчал гром, в городе пахло дождем. Я повел Виолу по виа Кавур дорогой, по которой ходил только раз, но запомнил прекрасно — здесь я пролил каплю своей крови. Когда мы достигли площади Сан-Марко, Виола застыла, увидев церковь на другой стороне.
— Я знаю это место…
Я надеялся, что Вальтер меня не подведет. Три стука в дверь, и он стоял передо мной, такой же, как прежде, все тот же низкорослый человечек, все тот же монах. На этот раз мне помогло имя монсеньора Франческо Орсини, я позвонил заранее. Раскачиваясь из стороны в сторону на коротких ножках, мы с Вальтером поднялись по той же лестнице, что и шестнадцать лет назад, Виола замыкала шествие. Наверху Вальтер протянул мне лампу и сказал все те же слова:
— Час, не больше. И главное, никакого шума.
Жестом я пригласил Виолу войти в первую келью.
Она переступила порог, встала перед «Благовещением» Фра Анджелико и заплакала без всхлипов, без скорби, заплакала от радости при виде ангела с павлиньими крыльями и девочки, которой предстоит изменить мир.
— Спасибо, Мимо.
Разразилась гроза, волна картечи забарабанила по крыше у нас над головами. Я задул лампу и дал вспышкам молнии вести нас из кельи в келью. На несколько мгновений во всполохах голубого, золотого и оранжевого, розового и синего наша дружба горела с прежней яркостью.
Прежде чем расстаться у двери номера, Виола встала на одно колено — плюс-минус несколько сантиметров она была ростом с сербскую княжну.
— Спасибо, Мимо. Я никогда не забуду этот вечер. У них в Америке на самом деле нет истории. Но я там буду не как все: у меня будет эта история. До завтра.
Десять минут спустя я снова вышел из отеля. С неба лило, но меня это не волновало. Ноги сами находили прежние следы, мельчайшие атомы сотни раз хоженого мною тротуара, и вставали на них. Трамвайные рельсы светились, с каждой вспышкой прочерчивая пылающий путь. Они привели меня на ярмарочный пустырь, где стояло старое шапито, еще более залатанное и выцветшее, чем раньше. Потрепанный вымпел ЦИРК БИДЗАРО танцевал под дождем. Две кибитки стояли на месте, в Сариной свет не горел. Окно Бидзаро светилось, и на мгновение его перекрыл темный силуэт. Я долго колебался, потом повернул назад. Эта часть моей жизни закрыта: страдания, бедность, пустота в животе. Отсутствие матери, Виолы, будущего, отсутствие, которое я восполнял во всех притонах города. Это больше не повторится.
Администратор спросил меня, все ли в порядке, когда я вынырнул из мистраля и вспышек молний, мокрый с головы до ног. Я принял обжигающий душ, укутался в предоставленный отелем шелковый халат — на мне он напоминал платье невесты с длинным шлейфом — и два одеяла. Я, конечно, не мог заснуть. И когда около трех часов ночи в дверь номера кто-то поскребся, я сразу открыл. Виола в таком же халате вошла, ничего не сказав. Она указала на большую кровать:
— Можно?
Я молча вернулся в постель. Она легла лицом ко мне, потом придвинулась вплотную. Я понимал, что буду помнить эти минуты до последнего вздоха. И видите, братья мои, не ошибся.
Через несколько мгновений раздался голос Виолы, едва слышный, но достаточно громкий, чтобы перекрыть рев бури из открытого окна.
— Ты предал меня, да?
Вопрос не требовал ответа, мы оба его знали. Конечно, глагол «предать» мне не нравился. Но спор о нюансах смысла подождет.
— Когда мы возвращаемся в Пьетра-д’Альба? — снова заговорила Виола.
— Завтра.
В темноте я угадал, что она кивнула. Странное дело, мне не хватало от нее вспышки гнева, хотелось оправдываться.
— Что бы ты делала одна в США? Думаешь, родственники по доброте душевной стали бы высылать тебе деньги? В последние двадцать четыре часа мы оба притворялись. Ты знала не хуже меня, что это просто передышка.
— Я надеялась, что, может быть…
— Это безумие. Есть и другие решения. Я действовал в твоих интересах.
— О да, уже многие и давно действуют в моих интересах. Кого ты предупредил? Стефано?
— Франческо. Перед уходом. Я просто попросил его дать нам день во Флоренции. Попробуй сейчас заснуть. Мы еще поговорим об этом.