Отсутствовавшие братья Орсини руководили операцией из Рима. Порт Генуи был предупрежден, как и судоходные компании. Виола не смогла бы сесть на трансатлантический лайнер. Ее искали в Генуе, Савоне, Милане. Два дня обследовали окрестные колодцы, но обнаружили там лишь слезы святого Петра — источник бил живее прежнего. Поисковые собаки вернулись лишь с высунутыми языками. Никто их не винил. Их на такое не натаскивали.
Маркиз спал в кресле, глухой ко всеобщей ажитации. Его супруга с большим достоинством сидела на диване, рядом с огромным пятном томатного соуса. Одетая в черное после первого удара, случившегося у мужа, худая, длинноногая и длиннорукая, как и ее дочь, маркиза напоминала паука. И была как-то по-паучьи красива, как те тропические виды, которыми я когда-то любовался в книге, одолженной Виолой. В последние годы она доверила заботу о семейной славе сыновьям, но сама поддерживала сплетенную годами социальную сеть. Иногда ездила одна в Турин или Милан, и злые языки шептали, что эта еще не старая женщина, едва шестидесяти лет, едет туда за утешением, которого здесь ей не дают. То есть дали бы, но побаиваются, а вдруг маркиз не такой маразматик, как думают.
Несмотря на ночь и стужу, несколько отрядов еще прочесывали окрестности, и среди них — Эммануэле с Витторио. Я больше ничем помочь не мог и пошел к себе. Наша последняя размолвка тревожила мне душу. Придя домой, я вдруг вспомнил о единственном месте, куда, наверное, никто не догадался заглянуть. Кладбище, конечно. Я бегом вернулся в обитель мертвых. В тридцать семь лет она меня больше не пугала. Демоны, терзавшие Мациста в подземном мире, уже не населяли мои кошмары. Кладбище напомнило Виолу, нашу потрепанную временем и много раз латанную дружбу. И кино прошлых лет, которое, я думаю, сильно во мне откликалось, хотя и было немым.
Дверь усыпальницы Орсини была приоткрыта. Я медленно приблизился, тихо толкнул ее. Внутри пахло ушедшим временем и еще пылью. Склеп был пуст. На алтаре полуистлевшие цветы: сюда давно уже никто не ступал. Я медленно обошел кладбище и под конец остановился у могилы маленького флейтиста Томмазо Бальди. Перед полустертой плитой меня вдруг охватило подозрение, от которого застыла кровь. А вдруг и Виола нашла вход в те самые подземелья? А вдруг и она бродит три дня в темноте? У нее ведь нет флейты.
На следующий день я был не в состоянии работать, несмотря на наигранный энтузиазм матери. Если Виола не хочет, чтобы ее нашли, мы ее никогда не найдем. Братья Орсини, как и я, понимали, что после флорентийского фиаско она не уедет, не продумав все до мелочей. Не сядет на трансатлантический лайнер под своим настоящим именем. В этот раз она составит список всех препятствий на пути, предусмотрит все наши реакции, даже самые невозможные. Мы проиграли заранее.
К вечеру атмосфера на вилле Орсини стала иной. Суета сменилась усталостью. В отрядах поисковиков таяла надежда отличиться, стать героем. На исцарапанных, грязных лицах мужчин выступали пот и уныние. Кампана «по неотложному делу» отбыл в Милан.
Я проснулся с ужасным ощущением, что Виола мертва. Я точно знал, что какая-то часть ее минутой раньше покинула землю, и это было так несомненно, что я сначала не мог встать, так сильно мне сдавило грудь. Наконец я смог дотащиться до каменной чаши и сунул всю голову целиком в чудесный источник. Предание гласит, что святой плакал горькими слезами. Горькими ли — не знаю, а ледяными — точно.
Прошел еще один день — несколько фантастических сообщений из разных уголков страны не сумели вселить в нас надежды. Вечером мать уговаривала меня поесть, как ребенка, повторяя: «Ну, еще кусочек» — каждый раз, когда я опускал вилку. В тот день мы ненадолго вернулись в роли матери и сына.
Сидя у очага и ежась, я мысленно пересматривал места, которые мы посещали вместе. Ничего не вспоминалось, кроме кладбища. Ничего. Ничего. Ничего.
Разве что…
— Куда ты? — спросила мать, увидев, как я вскочил.
Я уже бежал. Я не взял лампу, просто схватил старую военную шинель, лежавшую при входе и, вероятно, брошенную Эммануэле. Несмотря на облака — высококучевые, — луна светила достаточно ярко, чтобы ориентироваться. Я добрался до Дуба висельников, нырнул в лес, не беспокоясь о черных каркающих часовых, которые когтями и подножками пытались меня удержать. На этот раз я был сильнее. Каким-то чудом или высшим промыслом я отыскал поляну, пересек заросли на другой стороне.