— Я предупреждала тебя.
Я не успел заметить взмах руки. За долю секунды Виола схватила с ближайшей тарелки нож для сыра и изо всей силы вонзила в мужа.
Драматические события искажают ход времени, что лишний раз доказывает: Виола говорила совершенно разумные вещи. Никто из гостей не отреагировал, их разум замер на предыдущей секунде, увяз в неверии, которое налипло на шестеренки мозга и застопорило их. Потом на них обрушилась реальность. Кампана увидел нож, торчащий из плеча, лацкан пиджака, измазанный кровью, с крохой хорошего французского рокфора, специально привезенного для Орсини, и еще чего-то вроде пекорино. Он отпрянул и завопил, сестра сделала то же самое, прежде чем потерять сознание. В соседней комнате заплакали дети.
Ну, Орсини видали и не такое. Стефано пощипал себя за переносицу. Он прекрасно видел, что рана не смертельна, хотя два изогнутых зубчика ножа вонзились довольно глубоко и, должно быть, причиняли адскую боль. Франческо спокойно встал, подозвал дворецкого и попросил послать за доктором. Виола наблюдала за сценой равнодушно, как и ее отец. Ее мать сразу после происшествия исчезла, прикрыв рот салфеткой. Непонятно, целилась ли Виола в плечо или хотела попасть в сердце, но промахнулась.
Два часа спустя Кампана, Стефано, Франческо и я собрались в гостиной для разговора, к которому женщин не пригласили. Доктор дал Виоле успокоительное и уложил ее в постель. Я часто задавался вопросом, почему я вечно оказывался в центре их семейных дел — то ли действительно стал одним из Орсини, то ли они просто забывали про меня: взгляды людей по невниманию часто скользили поверх моей головы. У Кампаны из-под запятнанной кровью рубашки виднелось забинтованное плечо. Он покрутил коньяк в бокале и с ненавистью перевел взгляд с одного брата на другого:
— На этот раз с меня довольно. Все зашло слишком далеко. Эта бесплодная психичка сядет в тюрьму. Или в сумасшедший дом.
Стефано привстал и оскалился, готовый защищать честь сестры. Может, не ради нее, может, из семейной гордости, из чувства собственничества, но все равно готовый к бою. Как обычно, брат умерил его агрессию одним движением руки.
— Никто не сядет в тюрьму, — очень тихо сказал Франческо. — Конечно, мы и не верили, что вы станете Ромео и Джульеттой, но теперь пришло время вашим путям разойтись.
Кампана побелел. Нетрудно представить его расчет при женитьбе на Виоле: у Франческо явно не будет детей, по крайней мере официальных. Стефано, с его любовью к ночным загулам и вину, превратившей некогда пухлого, но смазливого мальчика в жирного функционера, тоже вряд ли создаст семью. Таким образом, существовала слабая, но реальная вероятность, что ребенок Кампаны и Виолы унаследует титул. Чрево Виолы сорвало этот план. Но союз с Орсини оставался источником престижа, и в этом отношении Кампана сорвал куш. Он хвастался, что может звонить напрямую папе римскому (что было правдой при условии, что Франческо захочет их соединить) и дуче (ложь, потому что Стефано дрожал перед Муссолини). И, несмотря на скудные кризисные годы, состояние Орсини, даже в плане недвижимости, оставалось значительным. Для Кампаны о разводе не могло быть и речи. О чем он и сообщил, вскочив со стула и яростно грозя нам всем толстым пальцем, но не выпуская стакан:
— Никакого развода, слышите? Не для того я столько денег угрохал на эту семью. Что бы стало с вашими цитрусами, с вашими чертовыми плантациями, с драгоценными апельсинами, если б не я?
— Никакого развода, — согласился Франческо. — Брак будет аннулирован. Когда Виола согласилась выйти за тебя замуж, она еще испытывала психологические последствия аварии. То есть была не в состоянии принимать такое решение. Ваш брак недействителен, аннулирование будет устроено в высших кругах. Тебе не придется ни о чем беспокоиться. Виола для видимости отправится на несколько месяцев в дом отдыха.
Я не мог взять и вскочить с места, как вскакивали они все в минуту возмущения. Казалось бы, пустяк, но он злил меня всю жизнь. Я извернулся, достал ногой до пола и сумел встать.
— И речи быть не может! — воскликнул я после этой заминки.
— На этот раз, — снова заговорил Кампана, — коротышка прав. Об аннуляции не может быть и речи.
Франческо встал в свою очередь, разгладил черную сутану с фиолетовой каймой. Avvocato невольно сделал шаг назад.
— Мимо, я все обсудил с сестрой. Она согласна. Она даже сама меня об этом попросила. Я знаю в Тоскане одну монашескую обитель, прелестный уголок. Ты можешь удостовериться, если хочешь. Что же до тебя, наш дорогой зять… — Он снова надел шапочку и соединил пальцы в странном молитвенном жесте. — Ты выполнишь в точности то, что мы скажем.