— Думаю, это для тебя.
Стефано поднял бровь, взглянул и пожал плечами:
— Тогда я, наверное, перепутал.
Он сделал вид, что ищет по карманам, наконец нашел еще один конверт и протянул мне, его глаза искрились.
Сердце замерло. В конверте находилась копия указа от двадцать первого декабря 1942 года. По личному представлению министра народной культуры скульптор Микеланджело Виталиани за вклад в итальянское интеллектуальное продвижение в области искусств принимается в полноправные члены Королевской академии Италии.
На глаза навернулись слезы. Как в тринадцать лет, когда я плакал, стоя у башни этого самого особняка. Все стыдливо отводили глаза, чтобы я мог взять себя в руки. В этих кругах мужчины не плакали, или их считали женщинами. Мое официальное признание состоится торжественным вечером двадцать третьего марта, сообщил Стефано. Мы откупорили шампанское, за меня подняли тост, потом еще несколько. Я избегал смотреть на Виолу, но она сама подошла ко мне и коснулась рукой в перчатке моего запястья:
— Поздравляю. Я рада за тебя.
За ужином одна из старых тетушек проснулась и завела разговор о позиции Святого Престола по отношению к Германии. Шампанское подействовало.
— Хотя ты епископ, — сказала она Франческо, — а я все равно меняла тебе пеленки и видела твое cazzino. Так расскажи нам, что происходит. Потому что я не одобряю ни эту свинью Муссолини, ни тем более свинью Гитлера, но я чту Бога, и мне хотелось бы знать, что Он думает по этому поводу.
Франческо со свойственной ему обтекаемостью выражений заверил ее, что Его Святейшество сокрушается ужасам войны и осуждает их с величайшей твердостью.
— Почему тогда он не скажет этого вслух?
— Он сказал, дорогая тетя.
— Не называя конкретных виновников.
— Его Святейшество не может говорить что вздумается, — возразил Франческо, с иронией взглянув на брата. — Он должен проявлять осторожность.
Виола наклонилась и положила руку на запястье тети, точно так же, как сделала, поздравляя меня:
— О, тетушка, не будем о политике.
— Вот именно, — сказал Стефано, красный от гнева.
Тот кузен, что не был в маразме, взялся занимать тетку беседой, и вскоре та снова стала клевать носом. Ужин закончился в слегка напряженном молчании, затем гости удалились: Стефано — курить в парке, Франческо — писать письма в своей комнате. Я задержался, потому что Виола осталась перед камином. Она достала из кармана таблетницу, вынула из нее две розовые капсулы и опустила в стакан с водой.
— Тебе нездоровится?
— О, Мимо, ты еще здесь? Нет, я не больна. Это всего лишь тонизирующее средство, которое прописал доктор на случай, если я устану.
— Это, наверное, утомительно — играть идеальную младшую маркизу. — Я закрыл лицо руками и вздохнул. Я ведь тоже выпил.
Виола без малейшего недовольства протянула мне открытую таблетницу:
— Хочешь принять? Увидишь, это расслабляет.
— Прости меня. Я не хотел так говорить.
— Нет? А мне показалось, ты именно это и хотел сказать.
— Возможно, но не такими словами. Я знаю, ты не одобряешь некоторые мои карьерные решения. Но академия, понимаешь… Это наивысшее признание.
— Я очень рада за тебя.
— Фальшивая Виола этому очень рада. Настоящая, могла бы, убила бы меня.
— Нет ни настоящей, ни ложной Виолы. Есть одна я.
— Знаешь, что я думаю? Что все эти маски, которые ты носила много лет, все это нарочно, чтобы бесить меня.
Виола недоверчиво усмехнулась и уперла кулаки в бедра:
— Ну, Мимо, похоже, ты невнимательно читал книги, которые я давала! А жаль. Ты узнал бы, что Джордано Бруно умер, отстаивая, среди прочих ересей, идею о том, что Земля не вращается вокруг нас.
Странное шипение послышалось в ответ на эти слова. Мы вздрогнули — в углу комнаты, никем не замеченный, оставался маркиз. Почти сразу же его взгляд снова стал пустым. Виола позвонила, спешно явился слуга и вывез патриарха из гостиной.
— Я всего добился своим трудом, — продолжил я, размахивая своим указом о назначении, когда мы остались одни. — Я заслужил это, и никто у меня этого не отнимет.
— Никто у тебя ничего не отнимает.
— Неправда, Виола. Ты ненавидишь этот режим. Но он был добр ко мне. — Я сделал шаг вперед и применил свое фатальное оружие. Я ткнул пальцем себе в грудь. — Не суди меня. Ты не знаешь, каково быть таким, как я…