Виола сделала точно такой же жест, указывая на себя:
— А ты не знаешь, каково быть такой, как я. — Она снова отвернулась к камину с довольной усмешкой рыбака, который, подловив глупую рыбку, бросает ее обратно в реку, чтоб не возиться с мелюзгой.
Мать, ко всеобщему облегчению, выздоровела, что позволило мне вернуться в Рим. Над Вечным городом кружил снег. Холод был кусачий, особенно в моей квартире, которая плохо отапливалась, но ничто не могло испортить мне настроения. Менее чем через три месяца я получу высшую художественную награду страны. Сопровождающая ее шумиха гарантирует мне новые заказы. Неделю спустя прежнее странное ощущение разом вернулось. Сомневаться не приходилось: за мной следили. Я применял разные трюки: внезапно бросался в узкий переулок, проходил сквозь здание и выходил с другой стороны, и ощущение пропадало на несколько часов или на несколько дней. Я снова пошел к Стефано, занимавшему высокий пост во внутренних делах.
— Кем ты себя возомнил, Гулливер? — спросил он меня, гогоча. — Думаешь, ты такая важная птица, чтоб за тобой следили? И зачем нам ходить за парнем, которого дуче только что наградил? За верным сторонником режима?
Тем не менее он обещал перезвонить и в тот же вечер явился в мастерскую сам, чтобы поклясться, что мне все мерещится. За мной никто не следит, по крайней мере никто из его службы. В последующие дни ощущение утихло. Решив максимально использовать будущий прием в Королевскую академию, я за несколько недель до мероприятия снял сады отеля «Россия» и организовал вечер в свою честь: сам себе не поможешь, никто не поможет. Франческо гарантировал мне присутствие нескольких кардиналов, и я знал, что приехал бы и Пачелли, если бы позволили обязанности. Сербская княжна, недавно овдовев, нашла себе нового любовника, кого-то посолидней, как она сказала. То ли она имела в виду мои частые отлучки в Пьетра-д’Альба, то ли некоторую рассеянность при занятиях любовью. Но она охотно пришла, одолжив мне на время свою красоту, в сопровождении сонма воздыхателей. Некоторые были готовы ради нее на все, даже заказать у меня совершенно ненужную им скульптуру. Стефано, как всегда, заявился со своими более-менее рукопожатными друзьями, впрочем, я признавал за ними своеобразное умение веселиться. Компании держались особняком и напоминали в огромной гостиной две футбольные команды: с одной стороны в красном — люди Ватикана, с другой, в черном — люди режима. Сфумато из женщин, одна красивее другой, размывало границы и создавало впечатление единства и текучести, но компании не смешивались. Шампанское лилось рекой, как и другие напитки. Я даже видел, как среди фашистов циркулировал кокс. Княжна Александра Кара-Петрович бесстрашно и открыто флиртовала со мной, что сразу сделало меня желанным для многих женщин и, вероятно, для некоторых мужчин. Все думали, что, если такой, как он, может привлечь такую, как она, и вдобавок Королевская академия вот-вот примет его в свои ряды, в нем наверняка что-то есть. Я не извлек из этого внимания всю возможную пользу. Поскольку за мной следили, я постоянно был настороже.
Явился и Луиджи Фредди в сопровождении молодой актрисы. Мой рост иногда ставил меня в затруднительное положение. Хотя Стефано неоднократно отмечал мой уникальный взгляд на мир, мне не особенно нравилось разговаривать с женским бюстом, особенно когда, как в случае с упомянутой актрисой, он так давил на меня при разговоре. Я пятился, она напирала, и ровно в середине этого странного танца, незадолго до полуночи, ко мне подошел швейцар:
— Господин Виталиани, охрана задержала человека, который пытался проникнуть в отель. Он утверждает, что знаком с вами, но у него нет пригласительного билета. Мы подозреваем, что он либо журналист, либо любитель дарового угощения.
— Как он выглядит?
Швейцар чуть заметно дрогнул. Но я улавливал выражения в камне, а уж на человеческой плоти…
— Вам лучше взглянуть самому.
Мы поднялись на второй этаж. Швейцар указал мне окно в коридоре и поднял занавеску. Мы находились над самым входом. Внизу на холоде ждал мужчина, постукивая ногами по булыжнику и дуя в пальцы, и я вдруг понял, что это он следил за мной неделями напролет, потому что иначе и быть не могло. И еще я понял, почему консьерж смутился, когда я попросил его описать гостя. Тот походил на меня: это был Бидзаро. Чуть поседевший, чуть сгорбившийся, но точно Бидзаро.
С той же улыбкой, которой Петр за две тысячи лет до меня одарил одного пытливого стражника, я заявил:
— В жизни не видел этого человека.