— Хоть бы мое письмо пришло уже после ее смерти и она его не прочла. Я не хотел обращаться к ней так грубо. Мамуля же была добрая…
Этот вопрос занимал его до конца дней, так что для занятий скульптурой времени уже не находилось.
На следующий день Альберто уехал в Геную. В тот же вечер Виола ворвалась в сарай посреди леса в страшном возбуждении. «Мы идем по ложному пути», — объявила она. Вес был и всегда будет нашим врагом в случае построения машины, зависящей исключительно от воздушных потоков и человеческой силы. Ее нового кумира звали Фаусто Веранцио, он был вполне ей под стать, такой же всезнайка. В 1616 году он спроектировал Homo Volans, примитивный парашют, картинки которого она показала нам. Во всеоружии свежеобретенных знаний я напомнил ей, что и да Винчи конструировал подобную машину. Она парировала, что у машины старика Леонардо тоже явные проблемы с весом, поскольку даже если она полетит, то наверняка раздавит пилота при приземлении, когда рухнет на него всеми своими восьмьюдесятью килограммами. Насколько я знаю, Виола единственная могла критиковать величайшего гения Возрождения без всякого высокомерия. Насколько я знаю, она вообще была единственной, кто осмеливался его критиковать.
Виола решила скрестить концепцию Ното Volans с крылом Лилиенталя, причем немедленно. В подвалах виллы Орсини лежала масса рулонов ткани, приобретенной когда-то для обивки диванов и пошива одежды, но затем забытой, так как мода переменилась. Мать близнецов, которая благосклонно относилась ко всему, что удерживало сыновей от посещения таверны, одолжила нам старую швейную машинку. Парус, спроектированный Виолой, был чем-то средним между кругом и прямоугольником и управлялся системой тросов и блоков. Он складывался и должен был весить не более десяти килограммов. За сорок лет до остального человечества моя подруга Виола создала прототип параплана.
Неделю мы перетаскивали по ночам рулоны ткани. И поскольку работы в мастерской не было, целыми днями раскраивали и собирали лоскуты. Виола подгоняла нас, как будто куда-то опаздывала. Затем, где-то в середине октября, внезапно перестал приходить Абзац. У него все время возникали какие-то препятствия, я глотал его оправдания не моргнув глазом, пока однажды вечером, едва он явился, Виола не схватила его за шкирку и не прижала к стене, хотя он был на голову выше ее.
— Мы потеряли неделю работы! Так что придумай в свое оправдание что-нибудь получше.
Абзац выложил начистоту: Анна Джордано ревновала. Виола вошла в положение и сказала ему назавтра привезти подругу, что он и сделал. Анна оценивающе осмотрела Виолу, Виола поглядела на Анну. Виоле стало ясно, что Анна — славная краснощекая девчонка, так и брызжущая жизнелюбием. Анна, чье роскошное декольте привлекало невольные взгляды Эммануэле, Абзаца и даже мои, сочла, что Виола ей не конкурент, — если бы не длинные волосы и огромные глаза, ту можно было принять за парня. Поэтому, увидев наши кривые-косые швы, Анна предложила помочь с изготовлением паруса и влилась в наши ряды.
Начался ноябрь, а дядя так и не вернулся в мастерскую. Я получил письмо от матери, она сообщала, что снова вышла замуж: «Он постарше меня, но добрый и не обижает». С недавних пор она жила в Бретани. Ее письма всегда вызывали у меня одновременно радость и печаль, к которым все чаще примешивалось глухое раздражение. Досада на ее ошибки во французском, на мелкотравчатые мечты, на ту социальную среду, в которой продолжало существовать мое тело и от которой все дальше уходил настоящий Мимо. Виола необоримо утягивала меня в свой мир, к своей страстной жизни, где до звезд можно было почти достать рукой.
Однажды вечером я вернулся с кладбища, где Виола полежала в семейном склепе, надеясь так увеличить шансы общения с умершими, и увидел в окне ее спальни красный огонек. Но ведь мы только что расстались. Я немедленно вышел из дома и обнаружил в нашем дупле конверт, перевязанный зеленой лентой. Веленевая бумага с изысканным орнаментом, мое имя написано зелеными чернилами. Внутри только несколько слов: «Завтра в полдень у Дуба висельников».
Днем я видел Виолу только в воскресенье, а завтра — четверг. Я не спал всю ночь и вышел задолго до срока. И очень удачно, потому что по пути мне повстречался дон Ансельмо, который возвращался в церковь, благословив новую апельсиновую плантацию Орсини.
— А, Микеланджело, я как раз хотел с тобой поговорить. Кажется, твой дядя так и не вернулся из Генуи.
— Нет, падре.
— У тебя талант, ты знаешь. Необычный талант.