Я смотрел на него не отвечая, раздираемый страхом и ненавистью. Стефано наклонился ко мне и ухватил толстыми пальцами за подбородок:
— Только не забывай, что мы все видели твою задницу, понял?
Виола внезапно появилась рядом со мной и оттолкнула брата:
— Оставь его в покое!
Она повела меня сквозь толпу, обхватив рукав моей рубашки. По мере нашего продвижения комнаты пустели, потом показался будуар с закрытыми ставнями, повеяло затхлостью. Наконец мы проникли в библиотеку, и я замер в восхищении перед книжными полками. Мудрость пахла кожей и дубом. Посреди комнаты в восьмиугольной оправе красовался старинный глобус, исписанный латынью. Я хотел рассмотреть его поближе, но Виола снова схватила меня за руку и потянула к стене. Деревянная панель повернулась вокруг своей оси. Мы попали в коридоры для персонала, в мир, далекий от светского мира, по которому, пригнувшись, бегали только те, кто был создан для услужения или верил в это. Иногда они там же и размножались, где-нибудь в углу под лестницей, в потных судорожных объятиях, пока хозяева спали. Виола прижала меня к стене, пристально посмотрела в глаза, а потом прильнула к моей груди. Не было ни окон, ни малейшего отверстия. Сероватый свет шел неизвестно откуда и спасал ее лицо от всепоглощающего мрака.
— Спасибо за медведя, Мимо. Это лучший подарок, который я когда-либо получала.
Где-то на вилле ударил колокол. Виола вздрогнула.
— У нас мало времени, так что слушай. Все идет быстрее, чем я думала. Сама виновата, надо было сразу догадаться. Их намеки, количество гостей… Я тебя не брошу, слышишь? Мы же дали клятву. Я просто хочу сказать тебе, что… Ты услышишь известие… Но этого не произойдет, ясно? Мы всегда будем вместе, ты и я, Мимо и Виола. Мимо будет ваять, а Виола — летать.
Я никогда не видел ее в таком состоянии. Она снова открыла дверь и выбежала. Я хотел пойти за ней, но потерял ее из виду и снова затерялся в коварном лабиринте, под взглядами потрескавшихся портретов бесконечных предков Орсини. Мне удалось открыть ставню, покинуть дом сзади и, обойдя его кругом, вернуться в главную гостиную, чьи высокие французские окна выходили в сад. Гости спускались со второго этажа на первый в атмосфере ощутимого возбуждения. Темнело, но большие факелы, зажженные слугами, гарантировали, что тьма не победит никогда. Ab tenebris, ad lumina. Орсини хранили верность своему девизу. «От тьмы — к свету».
Теперь все толпились в бальном зале. На эстраде маркиз с маркизой присоединились к маленькому бритоголовому человечку, которого я видел в компании Стефано. Его супруга, худощавая женщина на голову выше его, стояла рядом. Между ними стоял мальчик моих лет, с костлявым лицом, обезображенным всеми проблемами подросткового возраста. Одетый в точно такой же костюм из плотного твида, как и у отца. Слуга позвонил в колокольчик, и воцарилась тишина.
— Дорогие друзья, — объявил маркиз, — какая радость видеть вас всех на вилле Орсини в день рождения нашей дочери Виолы.
Аплодисменты. Виола без кровинки в лице поднялась на эстраду. Теперь на ней было кремовое бальное платье.
— Красивое платье, не правда ли? — шепотом спросил Франческо.
Он возник рядом со мной, в своей любимой позе, заложив руки за спину. Двадцатилетний молодой человек, не поражавший ни красотой, ни какими-то изъянами, но банальность черт ежесекундно отменялась на редкость живым блеском голубых глаз. Мне редко доводилось такие видеть. Они смотрели ласково и мягко. Я так и не понял, специально ли он научился так смотреть на людей, или делал это искренне, или просто так казалось из-за длинных ресниц, роднивших его с сестрой.
— Нет, — ответил я. — Ее платье ужасно.
До сих пор не понимаю, с чего я это ляпнул. Может, во мне уже зарождалось эстетическое чувство. Виола была худенькой девушкой, юной дикаркой, а вовсе не куском кремового торта, появившимся на сцене. Она бы наверняка со мной согласилась, иначе зачем пичкала меня трактатами о платье и моде, объясняя, что не существует понятия низкого жанра, что все можно возвести в ранг искусства. Вместо того чтобы обидеться, Франческо рассмеялся, затем посмотрел на эстраду, нахмурил бровь и снова взглянул на меня:
— Полагаю, ты прав. Это платье ей не идет.
Так родились причудливые отношения, что будут связывать нас долгие годы.
— Моя дочь уже не маленькая девочка, — продолжал маркиз. — И сегодня вечером мы счастливы объявить о предстоящем союзе двух великих семей. Через полгода мы отметим помолвку Виолы с Эрнстом фон Эрценбергом!