Обтеска, ангар из гофрированного железа, была пристройкой к задней части главного здания. Когда я пришел туда в семь утра, циркулярные пилы уже визжали. На меня никто не обратил внимания.
Я помогал тут и там и вскоре превратился, как и шестеро других рабочих, в призрак, покрытый мраморной пылью. В таком грохоте невозможно было говорить, разве что в редкие моменты простоя, когда люди сидели на каменном блоке, уронив руки на колени и глядя в пустоту. Изможденного вида парень по имени Маурицио, который, похоже, был тут за главного, вручил мне «Тоскано». Я жестом бывалого зажег сигару, хотя никогда не курил, и закашлялся до слез. Маурицио взглянул на меня лукаво, но без злобы. Он-то не просто курил, он дышал коричневым дымом, вдыхая его, как только тот выходил изо рта, что позволяло ему выкуривать одну и ту же сигару дважды, а то и трижды. Табак и мраморная пыль покрывали его язык, зубы, бороду и наверняка все внутренности желтой коркой. Я из гонора докурил свою первую «Тоскано» до конца и тут же выблевал ее за пределами здания.
Я не видел Метти весь день, всю неделю. Обедали все вместе в старой трапезной — главное здание когда-то было палаццо, потом монастырем, потом стояло заброшенным, использовалось как сарай, а теперь здесь обосновался Филиппо Метти. Первый этаж северного крыла занимала скульптурная мастерская, где работала элита флорентийских скульпторов. Метти когда-то был одним из выдающихся ваятелей города, пока не потерял руку при взрыве в Капоретто. Причем потерял в буквальном смысле. Он поднял подразделение в атаку, но ее остановил прилетевший снаряд, и люди отступили под градом глины. Вернувшись в укрытие, он громко сказал: «Фу, пронесло! А могло кончиться плохо», и тут какой-то солдат спросил его, где рука.
Обтеска была адом, трюмом корабля, самой неблагодарной работой. Мы распиливали блоки и подгоняли куски мраморной облицовки фасадов. Иногда мы расчищали блоки, предназначенные для скульптур, если работа не была сделана в карьере. Метти только что выиграл один из лучших контрактов в регионе — частичную реновацию Миланского собора, знаменитого Дуомо. Работы было так много, что он нанимал людей даже из-за границы. В трапезной бросалась в глаза разница между элитой, скульпторами, которые за едой веселились и вышучивали друг друга, и парнями с обтески, запорошенными пылью с головы до ног, которые сидели молча, мрачно уткнувшись в тарелку. Какими бы зазнайками ни были скульпторы — а держались они очень заносчиво, — нас они не задирали. На обтеске собрались крутые парни, рецидивисты, дезертиры, уклонисты — все, кого мир считал трусливым отребьем, но чтобы ужиться с ними, требовалось большое мужество.
В течение этой первой недели мне удалось раздобыть почтовую марку. Я написал Абзацу (на адрес его матери, потому что легко мог вообразить, как дядя перехватывает корреспонденцию) и вложил туда же письмо для Виолы. Каждое утро у меня сводило живот от страха. Я открывал глаза миру, не зная, есть ли в нем самый дорогой для меня человек. Я стал прорицателем, весь день искал бесчисленное множество знамений, при необходимости выдумывал новые. Три вороны сидят на трубе — Виоле совсем плохо. Поднимусь по лестнице до площадки не переводя дух — она выживет. Вечером, после ужина, я бродил по суглинистому берегу Арно, пьянея от запаха тины и холодного воздуха, любуясь бликами луны на колокольне Джотто, на том берегу. Я ни разу не перешел мост, потому что чувствовал себя недостойным такой красоты и не хотел открывать произведение Фра Анджелико без Виолы, может быть, она еще посмотрит его вместе со мной. А еще поговаривали, что на улицах небезопасно, что в городе за пустяк могут перерезать глотку.
Через неделю после моего приезда Метти показался снова. Я узнал его по походке, увидев с другого конца двора.
— Значит, ты остался, — заметил он, когда я бросился к нему.
— Да маэстро. Я хотел вас спросить… Почему я на обтеске камня?
— Потому что мне нужны руки на обтеске и твой дядя сказал, что ты справишься с такой работой.
— Но я умею ваять.
Он уперся здоровым кулаком в левое бедро.
— Не сомневаюсь. Но, видишь ли, тут у меня важные проекты, а не отделка загородной виллы. Будешь хорошо работать, обещаю, что сможешь поучиться у моих учеников, а если что-то схватишь, пойдешь наверх. Ну, беги.
Он начал обходить скульптурную группу, которую выставили на обозрение посреди двора: святой Франциск, милостиво взирающий на мир. Я опустил голову и вернулся на обтеску, в жизнь призрака.