Мои товарищи вскоре стали выказывать мне некоторое уважение. Думаю, они по-своему ценили, что я не уклоняюсь от работы и не ссылаюсь на свой рост. Наоборот, я упорно брался за самое тяжелое. Взамен меня угощали пивом, сигарами, всеми запретными яствами, к которым я прежде не прикасался. И давали марки, самую ценную для меня валюту в те недели.
Через двенадцать дней после приезда я получил письмо от Абзаца. Оно жгло меня через внутренний карман до наступления первого перерыва, в десять утра, когда я наконец смог открыть его, греясь на редком солнечном свете у порога мастерской.
Дорогой Мимо!
У нас ничего нового. Альберто все так же глуп, а Анна все так же красива. Мы скучаем по тебе. Про Виолу ничего не слышно, даже слуги мало что знают. Одни говорят, что умерла, другие — что нет. Я пришлю тебе свежие новости, как только узнаю. Твой друг Витторио.
Р.S.: Эммануэле говорит, что скорее бы ты вернулся, без тебя все плохо.
Я решил обратиться к самим Орсини, угробил на это целый вечер. Я писал очень вежливо своим лучшим почерком, объяснял, что учусь во Флоренции в престижной студии и милостиво прошу их сообщить мне новости о Виоле. Потом я порвал письмо и переписал заново, заменив «Виолу» на «синьориту Орсини».
На следующий день сломалась электропила, гордость участка обтески. Пока ее не починят, принесли старую рамную пилу, и нам пришлось резать блоки вручную. Мой рост стал проблемой, так как некоторые блоки были выше меня. Я пытался помочь с переноской и уборкой, но несколько раз ноги сами несли меня во двор, где соседствовали готовые к отправке статуи и те, что только прибыли на реставрацию. Я снова столкнулся с Метти перед статуей святого Франциска. Молодой человек в синем фартуке и с красным платком на шее только что положил к ногам изваяния двух каменных птиц. Метти поманил меня к себе:
— Посмотри, каких птиц изваял Нери. Нери скоро станет компаньоном, он уже распоряжается учениками в мастерской. Как тебе работа?
— Очень красиво, маэстро.
Нери нахмурился: не обидна ли для него оценка из уст тесальщика. Пожав плечами, он решил принять это как похвалу, хотя грош цена такой похвале. Метти похлопал его по руке, Нери ушел.
— Это заказ для базилики Ассизи, — прошептал Метти. — Я должен был работать сам…
— И результат был бы лучше.
— Что-что?
— Я соврал. Эти вот птицы… — Я в сомнении покачал головой.
У Метти как-то смешно перекосило лицо, он явно сдерживал гнев.
— Они тебе не нравятся?
— Нет.
— А можно получить твое экспертное заключение тесальщика?
Я смотрел Метти прямо в глаза, хотя приходилось при этом смотреть снизу вверх. Наружу рвалась ярость, шестнадцать лет удерживаемая внутри, обида и притворство, плюс пережитый ужас того мига, когда мой лучший друг — Виола на моих глазах упала с неба. Я тоже имел право на вспышку гнева.
— Могу дать экспертное заключение парня, который видел много птиц. Эта парочка, — сказал я, указывая пальцем на скульптуры, — не взлетит.
— Это почему же?
— Неправильная анатомия. Это индюшки, уменьшенные до воробья. А индюшки точно далеко не летают. К тому же они утягивают взгляд святого вниз, а вы ведь хотели добиться обратного, нет?
— И ты можешь сделать лучше.
— Наверняка.
Он схватил первого попавшегося ученика и запальчиво крикнул:
— Эй, неси сюда ящик с инструментами. — Потом мне: — Видишь там маленькие блоки? Я только что вернулся из Польваччо, это два образца. Выбирай один и сделай мне птицу. Посмотрим, как она у тебя полетит!
Я всем обязан своему отцу и нашему с ним короткому соседству на этом шаре из магмы. Меня подозревали в черствости: я редко упоминал о нем. Меня попрекали тем, что я забыл его. Забыл? Отец жил в каждом моем жесте. Вплоть до последней работы, до последнего удара киянкой. Смелость моего резца — это тоже его заслуга. И он же научил меня делать поправку на конечное расположение скульптуры: пропорции статуи зависят от того, откуда на нее смотрят, фронтально или снизу вверх, и на какой она поставлена высоте. И свет. Микеланджело Буонарроти полировал свою «Пьету» до бесконечности, чтобы поверхность ловила малейший блеск, зная, что она будет выставляться в темном месте. Наконец, я обязан отцу одним из лучших советов, когда-либо полученных в жизни: «Представь, что скульптура, которую ты закончил, оживает. Что она будет делать? Ты должен понять, что произойдет в следующую секунду после той, которую ты запечатлел, и дать эту следующую секунду намеком. Скульптура — это предсказание».