— Расслабься, дурачок.
Она взгромоздилась на меня, и я забыл все свои злосчастья. Мне хотелось бы для первого раза подарить этой славной Саре фейерверк, достойный Руджери. Но тут вышла техническая накладка, клапан забарахлил. И финальный залп случился в самом начале. Я заплакал.
Сара улеглась рядом, прижала мою голову к своей груди и стала гладить по волосам. Сара, мамуля, и сколько еще таких — прежде… Этим серым ласковым утром я понял, что женщина ложится под мужчину — будь то в генуэзском порту, в кузове грузовика или на ярмарочном поле — для того, чтобы тому было не так больно падать.
На следующий вечер, в силу особого расположения, которое питал к ней капитан карабинеров, Сара вернулась с новостями. Слава богу, мужик, которого ударил ножом Бидзаро, не умер. Однако совершено покушение на убийство в присутствии четырех свидетелей. Капитан терпеть не мог фашистов и слегка подправил рапорт. Нож теперь принадлежал милиционерам, они же первыми пустили его в ход, а Бидзаро только позже перехватил его в драке, в порядке самообороны. Скорее всего, он просидит в тюрьме не больше нескольких месяцев.
Но цирк тут же закрыли. И поскольку это надо было провести как показательную акцию, то пришли два офицера и символически опечатали вход в шапито под опечаленными взорами путаны-гадалки, безработного скульптора, лошади, ламы и овцы.
Несколько дней я слонялся без дела, стараясь отсрочить неизбежное. Я сидел на шее у Сары, она не упрекала меня только по доброте душевной.
Без привычной цирковой публики клиентура синьоры Каббалы сильно поредела. И если второе поприще еще обеспечивало ей приличный доход, она не могла содержать восемнадцатилетнего парня, который ел за четверых, а с наступлением ночи столько же пил. Благородство души требовало от меня взять инициативу, еще раз собрать чемодан и исчезнуть под скрип колес. Но благородства души на тот момент не оказалось, да и некуда было идти. Поэтому я трусливо ждал, пока Сара сама меня выставит.
Она явилась в конюшню вместе с ледяным сквозняком первого января 1923 года. Прошел месяц с момента ареста Бидзаро. Я лежал, распластавшись на соломе, парализованный вчерашней попойкой. Незадолго до полуночи, как раз в тот момент, когда мы собирались хоронить 1922 год, объявился Корнутто. Худющий, хотя, казалось бы, куда худее — я едва поверил своим глазам. Он не сказал, откуда явился и куда теперь собирается. Шестьдесят с лишним лет минуло, но его лицо видится мне удивительно ясно. Я различаю на нем печать агонии, муку скорого ухода… Сегодня и я на том же распутье. Но в тот вечер никто не обратил внимания. Корнутто просто попросили спеть, что он и сделал — не так мощно, как обычно, и не так безупречно — голос несколько раз срывался. Никто и не думал смеяться. Мы плакали тем пуще, а потом покатились вниз до самого рассвета, потому что все наши ночи шли под уклон.
Сара стояла и неодобрительно смотрела на меня, уперев руки в бедра. Когда я попытался заговорить, рот наполнился жуткой горечью. Я поднял палец, прося ее подождать, и перекатился на бок — меня вырвало на солому. Наконец я приподнялся на локте, лохматый и восково-желтый. Мой голос охрип от ночного ора.
— Я знаю, что ты сейчас скажешь.
— Тебя ждет человек. В моем вагончике.
Десять минут спустя я стоял возле домика Сары. От мытья пришлось отказаться: шланг, подводивший воду, замерз. У четырех ступенек, ведущих в вагончик, топтался молодой человек примерно моего возраста. Он кивнул, прошел вперед и открыл мне дверь, как принцу.
Несмотря на рясу, я не сразу узнал посетителя, сидевшего напротив Сары. Временная амнезия из-за моего состояния, из-за того, что он облысел с нашей последней встречи и теперь носил круглые роговые очочки — Франческо, брат Виолы. Не переставая улыбаться, он осмотрел меня с головы до ног. Задержался взглядом на отросших волосах, на бороде с остатками вчерашней еды. Держался он совершенно непринужденно, в отличие от Сары, нервно ерзавшей на бархатной банкетке.
— Падре, вы точно не хотите чего-нибудь выпить?
— Нет, я ненадолго. А ты сильно изменился, Мимо. Ушел из дома ребенком, и вот ты мужчина.
— Как вы меня нашли?
— Я заглянул в твою бывшую мастерскую. Там как будто никто не знал, где ты. Когда я уходил, меня догнал молодой человек, весь в опилках. Он понял, что я не желаю тебе зла, и сказал, как тебя найти.
— Чего вы хотите?
— Я объясню тебе это в отеле. Мой секретарь, которого ты видел снаружи, рискует получить обморожение, если я задержусь. Я остановился в «Бальони». Захвати с собой вещи. — Он встал, слегка поклонившись Саре: — Прекрасного вам дня, синьора.