Походило, что Дайтц из тех, кто не был нацистом. Если принять версию, что он друг, то он сказал более чем достаточно. Если враг? В сложную он включается игру. Отстранить меня от процесса? Друзьям Ванингера проще разделаться со мной в той же Индонезии. В ФРГ было бы слишком вызывающе.
Я объявил президенту фирмы, что ухожу в отпуск. Надолго ли?
Наверное, ненадолго. Мы только что обвенчались с женой. Добрая старая традиция — свадебное путешествие.
Он улыбнулся моей шутке — он был одним из тех, кого мы пригласили на свадьбу.
Путешествие? Куда?
Я ответил уклончиво: по европейским странам.
Он не возражал. Но и у него есть ответная просьба: составить так маршрут, чтобы заехать в Западную Германию и решить одно срочное дело с приборостроительной фирмой. Я не мог отказать президенту в любезной просьбе, хотя и нарушил этим запрет Дайтца. Запрет? Может быть, это слишком категорическое определение. Он только советовал не ездить в Западную Германию. Я получил от президента установку на переговоры и оформил документы для поездки через Западную Германию во Францию, а из Парижа самолетом в Москву.
Теперь надо было запутать следы. В Западную Германию я дал заявку на поездку автомашиной. Самый рискованный вид транспорта в моем положении. В Австрии они меня не тронут, подождут, когда пересеку границу. Пограничная зона тоже не очень пригодна для таких дел. А далеко забираться по дорогам Западной Германии я не собирался. Машина всегда может испортиться. Я ее оставлю в одной известной мне ремонтной мастерской и позвоню президенту приборостроительной фирмы. Он, конечно, вышлет свою машину: долг вежливости. Дальнейшее путешествие будет менее опасным. Фирма проводит меня на аэродром, я вылечу во Францию и там сяду на советский самолет…
Должен ли я сообщить о своем маршруте Дайтцу?
Если считать, что он друг… А какие у меня основания считать его другом? Его визит ко мне в дом? Любопытный визит… И совет его выехать — тоже любопытный совет. Однако точно так же должен был вести себя и тайный союзник Ванингера.
Он заговорил со мной о «ягуаре». Разве для меня это было новостью? О том, что владельцы «ягуара» готовили мне «неприятность», я знал и без него. Друзьям Ванингера, несомненно, было бы интересно обсудить со мной эту «операцию», узнать, догадался ли я, откуда появился «ягуар», какие я хочу принять предосторожности, заметил ли я еще что.
Грозить мне не имело смысла. Значит, мягко, вежливо, полунамеком предупредить… А кто предупреждает об опасности? Следователь! В его устах дружеское предупреждение весьма весомо. Отойди Эльсгемейер от этого дела, и все опасности минуют. Ты задумал выехать на Восток, в Советский Союз, хотя эта страна и была названа Дайтцем, а уезжаешь на Запад, поближе к друзьям Ванингера и тем, кто уже висел у тебя на хвосте в «ягуаре».
Слежка может вестись не только с помощью внешнего наблюдения. Я предупредил Марию, чтобы она была осторожней… Друзья Ванингера могут услышать наши разговоры. Не так-то уж это сложно при современной радиотехнике.
Мы собирались в дорогу, перед выездом я тщательно осмотрел машину. Она оставалась без присмотра на открытой стоянке возле конторы нашей фирмы.
И что же? Я оказался нрав. Под задним крылом я нашел звукозаписывающую установку — магнитофон на тонкой проволоке. Он держался за корпус мощным магнитом, работал от батареек, заряда которых хватило бы по крайней мере на месяц. Я не снял магнитофона. Пусть пишет… Пусть пишет все, что я захочу говорить, зная что меня записывают.
Мы выехали на рассвете. Город спал.
Я очень внимательно приглядывался ко всему, что происходило на Дороге и возле нее. Меня интересовали и те машины, которые я обгонял, и те, которые попадались навстречу. Ничего подозрительного я не обнаружил до самой границы. И то правда, зачем им было следить за мной, когда они знали, куда и как я поехал?
Мы очень легко покончили с пограничными формальностями, и вот опять лента асфальта, все та же, казалось бы, и не та!
Чужая земля, чужая дорога, чужие люди, и я в какой-то степени, к сожалению, даже не в малой степени, в их руках.
Не доезжая десяти километров до известного мне мотеля, я остановил машину. Остановил на проезжей части. Мимо проносились одна за другой легковые машины, снижали возле нас скорость. Под любопытствующими взглядами я толкал машину к обочине. Пусть видят, что машина моя действительно испортилась.
Неисправность, которую нельзя устранить тут же, на месте, была продумана заранее: для автомобилиста это не задача…
На обочине я открыл капот и долго возился в моторе. Кому нужно, тот все это видел. Потом достал из багажника трос и вышел к проезжей части. Нашелся желающий отбуксировать меня к мотелю.
Содержатель мотеля был своим человеком. Наша дружба была проверена в годы гитлеровского владычества, в подполье… Но, как старый конспиратор, я знал, что никогда не надо обременять друзей излишней информацией… Я пожаловался на неудачу в дороге, попросил приютить в го гараже мою машину и позвонил от него в Мюнхен, на завод нашего контрагента. Господин Мельтцер, президент фирмы, выслал мне навстречу свою машину.
Не посвящая своего друга Фрица Грибля в детали, я все же, как бы между прочим, сказал, что еду туристом в Советский Союз. Он обещал сохранить машину и отремонтировать ее в своей мастерской к моему возвращению.
«Мерседес-600» — комфортабельная семейная машина для дальних путешествий. «Мерседес-600» — редкая машина, они наперечет, и каждый номер известен полиции, известны и хозяева машин. С ними полиция особенно предупредительна.
Господин Мельтцер оказался любезным и гостеприимным хозяином. Его машина была лучшей для меня охраной на всем пути до Мюнхена… Но! Никогда ранее господин Мельтцер не был столь предупредителен ко мне. К моему президенту — да, ею ко мне — нет. И далее все шло в том же стиле повышенной предупредительности. Мы очень быстро закончили деловую часть нашей встречи. Мария в это время отдыхала в отеле. Господин Мельтцер пригласил нас на семейный обед.
Особняк господина Мельтцера расположен в пригороде, в ряду таких же небольших, но очень дорогих особняков. С улицы видны только их — крыши, стены и окна закрыты густой зеленью.
Пока накрывали на стол, хозяин развлекал нас. Он показал нам свою картинную галерею и коллекцию русских икон. Коллекционирование русских икон всегда было очень затруднительным. Запрет на вывоз их из России был наложен еще до семнадцатого года.
Долго пришлось бы Мельтцеру собирать свою коллекцию, если бы она состояла из икон, привезенных контрабандой.
Здесь были иконы строгановской школы, иконы безымянные, но, несомненно, относящиеся к шестнадцатому веку…
А что делал господин Мельтцер во время войны? Он чуть помоложе меня, ему едва за пятьдесят. В этом возрасте люди, много работающие в конторе за столом, полнеют, он сохранил спортивную форму, и чувствовалась в нем спортивная выправка. Я имел основания подозревать, что он из тех, кто сражался под гитлеровскими знаменами.
Зачем он мне все это показывает? Еще загадка… Господин Мельтцер вел в столовую под руку мою жену. Я шел сзади них на два шага. Вдруг Мария сбилась с шага, словно бы споткнулась. Мельтцер понравился, они пошли в ногу. Теперь я увидел то, что поразило Марию. На противоположной стене в тяжелой золоченой раме висел написанный маслом портрет, поясной портрет Гитлера. В гестаповской фуражке, в черном мундире СС. Внешне соблюдено сходство, но взгляд и глаза не те, к которым привыкло наше поколение. Без тени фанатизма… Новый Гитлер, тот самый, который возникает в сегодняшней легенде. Гитлер — страдалец за немецкий народ. Гитлер — обманутый окружавшими его тупицами и авантюристами.