Отец Даниил чуть погодя кивнул. Толпа сильнее загудела, и ему пришлось кричать:
— Хорошо, тогда вы двое знаете, что делать! Встречаемся здесь же через полчаса!
Посмотрев на городские часы, ребята и отец Даниил разошлись. Последний направился в отделение стражников. Вдруг Дину туда забрали.
Пока Яшма лез по дикому винограднику на крышу трехэтажного здания, стоящего неподалеку от сцены, Святослав упорно пробирался через толпу.
Тем временем на сцену вышел фокусник и две девушки в красном и оранжевом платьях с пышными юбками ниже колен, а на их головах красовались гигантские шляпы. Святослав, мельком взглянув на артистов, продолжил продираться дальше. Яшма, дважды чуть не сорвавшись вниз, наконец-то, залез на крышу и, проползя по черепице, сел и начал всматриваться. Головы людей слились в один пятнистый океан, из-за чего трудно было рассмотреть отдельные лица.
— Муравейник!
После аплодисментов на сцену вышел ведущий. Что он сказал, Яшме слышно не было, но толпа дружно загудела, и музыканты начали играть очень странную и необычную мелодию. Толпа замолчала, и Яшма готов был поклясться, что артистки и артист на сцене пели: «Чу-ундра-чучу-ундра»[1].
Святослав продолжал упорно подбираться к сцене под слова невиданной, басурманской песни, как знакомый звонкий голос громко запел:
Так езжай, езжай, езжай, на все забивай.
Чумоданы собирай и дымоходы отключай.
Он поднял голову и раскрыл рот от удивления, увидев на сцене Дину. Яшма же, не поверив своим глазам, наклонился вперед, чтобы рассмотреть артистку поближе, и чуть не свалился, успев в последнюю минуту ухватиться руками за выступ. Две девушки и парень, сделав поворот, запели, синхронно танцуя под аккомпанемент отжигающих музыкантов:
Где ты, лето? Мы наложили свое вето
На все проблемы и все запреты.
*** *** ***
Начав петь второй куплет, я задорно взглянула на толпу и — это ж надо?! — выловила оттуда знакомого олуха, который за мной гнался. Продолжая петь, я попятилась назад. Дина, так же не переставая петь и танцевать, удивленно посмотрела на меня, а потом взгляд ее скользнул дальше, и она широко улыбнулась. Под слова «Я лежу, не тужу, ни на кого не гляжу» она подбежала к концу сцены и помахала рукой. Я, сделав поворот, чтобы все гармонично смотрелось, протанцевала правее, заняв изначально позицию Дины. Решив на совесть выступить, я не стала бежать со сцены и весело с Диной и Умберто запела последний припев. После финального «Его не будет, а будет только лето!» толпа взорвалась аплодисментами. Мы поклонились, и я, чтобы не тратить время, подбежала к Дине попрощаться.
— Нет, стой! Ты куда? — искренне возмутилась она.
— Я в толпе увидела одного человека, с которым не хочу встречаться.
— Не волнуйся, я нашла своего друга! Мои друзья тебя в обиду не дадут, уж поверь!
— Для вас прозвучала великолепная песня, — распинался ведущий, — из деревни Дыромира в исполнении великолепного Умберто, — брюнет театрально раскинул руки и поклонился, — и двух очаровательных барышень!
Мы еще раз поклонились, широко улыбаясь направо, налево, вверх и вниз.
— Соглашайся! — прошептала Дина.
Я нехотя кивнула. Но, спустившись со сцены, глубоко пожалела о своем решении, потому что мы вышли прямо на того болвана.
— Ты?! — скривилась я, поднимая сумку со скамьи и обдумывая план побега.
— Шаманская сумка?! — ахнул он, переводя взгляд с меня на мою сумку и обратно.
Мимо нас начали шнырять артисты и гримеры, и я уже готовилась использовать их в качестве преграды, как услышала слова соседки по обезьяннику.
— Вы друг друга знаете?
Опа, значит ли это, что еду у меня не отберут и в участок не вернут? Если так, то почему они меня преследовали?
— Так почему вы меня преследовали? — брякнула я, праведно негодуя.
— Дело в том, — он почесал затылок, смотря на подругу, — что у Яшмы украли мешочек с деньгами. Позже мы нашли вора, но до этого успели обвинить другого человека, — и он виновато посмотрел на меня.
— Ой, — Дина поникла.
— Короче, я жду извинений. Потому что из-за вас меня забрали в участок.